– Некоторым птицам трудно ходить по земле. Крылья мешают.
– Скажете тоже, птицам… ой, ну вы-то, да, конечно, а я…
– А ты болван и вообще заткнись.
Жучок доверчиво переполз с листка на подставленный палец и тут же скатился в середину шершавой ладони.
– Ух ты, – сказала присевшая на корточки Жданка, – божья коровка…
– Божья коровка, улети на небо, принеси нам хлеба.
Жучок послушался, шевельнул надкрыльями, выпустил черные прозрачные крылышки и улетел.
– Кстати, как насчет хлеба? – поинтересовался Илка. – Чем нам заплатят?
– Ты договаривался о плате? – жестко спросил крайн.
– Не… но я думал…
– Напрасно. Вы же рвались ему помочь. Бескорыстно. Помогли?
– Да, но… Ах я, дурак, надо было…
– Нельзя ожидать благодарности, – тихо сказала Фамка.
– Этот урок ты усвоила, госпожа Хелена.
– Может, хоть покормят, – вздохнула Жданка.
– Дома поешь, – цыкнул на нее Варка.
– Пошли отсюда, – устало поднялся крайн.
Волей-неволей пришлось встать и Варке, нога за ногу плестись вместе со всеми вдоль покосившейся за зиму ограды по поросшему травой и одуванчиками Антонову двору. Среди одуванчиков важно гуляли облезлые рыжие куры, на заборном столбе лениво щурился тощий растрепанный кот. Но дом по-прежнему казался вымершим.
– Кто дрова складывал? – поинтересовался господин Лунь.
– Мы, – сознался Варка.
– Узнаю руку мастера. То-то поленница такая кривая. Вы там рядом не стойте, а то еще завалится.
Поленница, хоть и кривая, благополучно простояла целую зиму, но Варка знал: возражать нельзя. Чувствовалось, что господин Лунь долго не простит им этот поход на Антоново поле.
* * *
Спасение пришло неожиданно. Стукнула дверь. С крыльца слетела женщина в латаной-перелатаной юбке и потрепанной душегрейке поверх серой домотканой рубахи. Пыльная моль. Пучок прошлогодней травы, подхваченный ветром. Добежав, она бухнулась в ноги крайну, вцепилась в испачканные землей сапоги.
– Пресветлый господин крайн…
«Пресветлый господин крайн» проворно нагнулся, обхватил ее за плечи, поставил на ноги.
– Петра… – сердито сказал он, – ты что, рехнулась? Это же я!
Петра, не понимая, глядела на него, застиранный платок сполз, серые волосы повисли неопрятными прядями. Господин Лунь хорошенько встряхнул ее.
– Эй, очнись! Это я, Рарка Лунь.
– Рарка, – повторили бескровные губы. Измученное лицо жалко перекосилось. Женщина уткнулась лбом в грудь крайна и завыла, некрасиво скривив приоткрытый рот.
– Ну что ты, Петра, – растерянно пробормотал господин Лунь, – все будет хорошо, я вернулся, теперь тебя никто не обидит.
Петра самозабвенно рыдала, как будто копила слезы не один год и теперь спешила выплакать все сразу. Крайн обнял ее, неловко погладил по волосам.
– Слышь, Петра, не реви. Ну что ты как маленькая… Помнишь, как мы с тобой пели?
Петра мелко закивала, но плач не прекратился.
– А помнишь, как Тонда мне глаз подбил? – прошептал крайн, наклонившись к самому ее уху. – А за что подбил, тоже помнишь? Помнишь, как мы у вас в смородине…
– Тьфу! – всхлипнула Петра. – Дурак! Как был дураком, так и остался.
– А что ты тут делаешь? – поспешно спросил крайн, не давая ей разрыдаться снова.
– Так я за Тонду вышла.
– Вот и славно. Хорошо, что за Тонду, а не за этого недоумка Стаха.
– Скажешь тоже, за Стаха… Со Стахом я так, смеялась только.
– А со мной?
– С тобой… надо же, вспомнил… Сколько лет-то нам тогда было… Сам ко мне приставал, а теперь…
– Ну, ладно, ладно, – прервал ее господин Лунь, опасливо покосившись на своих подопечных. Конечно же, курицы слушали с горящими глазами. Ланка даже дышать перестала, до того ей было любопытно. Илка ухмылялся. Варка, разинув рот, уставился на Петру. По всему выходило, что это замордованное существо было когда-то красивой девушкой.
Между тем Петра торопливо рассказывала, не очень заботясь, слушают ее или нет.
– Хорошо жили. Мне все наши завидовали. Потом сынок у нас родился…
– Говорил же я, мальчик, – шепнул Илка Ланке.
– По-моему, это девочка, – заметил крайн. На крыльце, робко выглядывая из-за толстого столба, стояло босоногое дитя в длинной рубашке. Слева на голове у дитяти красовалась аккуратная толстая косица, справа свисали нечесаные русые пряди.
– Девочка, – вздохнула Петра, – Ивонна. Сыночек мой уже большой был бы… Помощник… Только помер он на десятом году. От гнилой горячки помер.
– Тетку Таисью звали? – Крайн сгорбился, перестал улыбаться.
– Не справилась тетка Таисья. Ой, Рарка, зачем вы ушли… бросили нас, а мы тут совсем пропадаем.
Крайн почернел лицом и отступил на шаг:
– Бросили?
– Ой, ну прости, прости, – перепугалась Петра, – сама не знаю, чего плету, прости нас, дураков, виноваты мы перед вами, кругом виноваты.
– А Тонда где? – явно не желая это обсуждать, спросил крайн. – Что-то его не видать.
– Сгинул Тонда, – всхлипнула Петра, – сынок наш помер, а потом и Тонда пропал.
– Где пропал? В горах? В Лихоборских болотах?
– Нет, в каких болотах… Повез муку в Бренну. Будяк из Язвиц его подбил. Мол, в Трубеже много не заработаешь, а в Бренне сейчас торг хороший. Тонда и повез, а назад не вернулся. Сказывают, муку у него сторговал какой-то чужак заречный, да и говорит: «Свези муку в Сенеж, я тебе за то заплачу». Тонда повез и сгинул. Четвертый год пошел. Девочку нашу так и не видал ни разу. Убили его, должно быть. Говорят, там внизу большая война идет.
– Петра! – строго прикрикнул господин Лунь. – Не вздумай опять реветь.
– Хоть бы знать, что с ним… помер, жив ли… каждый день жду. Все глаза проглядела.
– Начнешь рыдать – я твоего Тонду искать не буду.
– Искать? Как же его найдешь, когда он…
– Помнишь, как мы в прятки играли?
– Помню. Только как же… Он же не в соседнем овине сидит…
– Так ведь и мне не десять лет. Пошли к колодцу.
Колодец, обычный журавель с обрубком толстого бревна вместо противовеса и деревянным ведром, высоко вздернутом на длинной мочальной веревке, был устроен удобно, за огородом. По весне вода стояла высоко, светлое пятно отраженного неба колыхалось совсем близко к замшелому, но на совесть сработанному срубу. Крайн поставил покорную Петру перед колодцем, заставил склониться над дышащей холодом водой.
