Давиду — тот совсем состарился и не справлялся со всеми делами. Салах женился и вырастил двух сыновей: старшего, Гвителина, он посвятил церкви, младшего, Тейтфаллта, — народу Диведда.
Со временем Тейтфаллт показал себя в глазах советников Мелвиса умелым военачальником, и после гибели короля выбор, естественно, пал на него. Тейтфаллт правил мудро и умер в своей постели. В ту пору Теодриг уже возглавлял отцовскую дружину, и после смерти Тейтфаллта королем провозгласили его.
— Вот, значит, как все было, — задумчиво проговорил я. Королевство в сильных, умелых руках — и это хорошо. Я при всем желании не смог бы снова стать королем. Я нужен Аврелию, нужен Острову Могущественных много больше, чем когда-либо понадоблюсь Диведу. Господь Иисус направил мои стопы на иную дорогу; рок судил мне идти другим путем.
Если меня и пугала поездка на север, к месту жуткой гибели моей возлюбленной Ганиеды, то все пересиливало желание увидеть наконец ее могилу. Со дня исцеления я уже не чувствовал сводящей с ума горечи, которая охватила и едва не поглотила меня. Да, пустота в душе и горе остались со мной навечно, но бремя перестало быть невыносимым, и сердце согревала надежда: однажды мы соединимся по ту сторону смерти.
Итак, прежде чем направиться в старую крепость Кустеннина в Калиддонском лесу, я попросил Пеллеаса проводить меня к могиле жены. Он остался возле рощицы с лошадьми, а я ступил под лиственный кров, словно в часовню.
Неправдой будет сказать, что вид холмика на поляне, заросшего жимолостью и викой, меня не всколыхнул: я зарыдал, и слезы мои были горьки и сладостны.
На маленьком холмике, под которым покоилось в дубовом гробу тело моей жены, стоял простой серый камень: обтесанная сланцевая плита с выбитым крестом и незатейливой латинской надписью чуть пониже:
HIC TVMVLO IACET
GANIEDA FILIA CONSTENTIVS
IN PAX CHRISTVS
Я провел пальцами по ровным каменным буквам и прошептал:
— Здесь в могиле лежит Ганиеда, дочь Кустеннина, в мире Христовом.
Надпись не упоминала о ребенке и о моем сердце, а зря, ибо их обоих похоронили здесь.
По крайней мере место и впрямь было мирное, недалеко от того, где она погибла, и почти заброшенное. И хорошо — бездумный прохожий не сможет случайно его осквернить.
Я преклонил колени и долго молился, а встав, ощутил, как в душе разлился мир. Из рощицы я вышел со спокойным сердцем и разумом.
Мы с Пеллеасом вернулись к спутникам и поехали в Годдеу.
Мне следовало знать, что я увижу, и приготовиться к этому. Но я был застигнут врасплох. Столько всего произошло за такое короткое время, что вид Кустеннина и его жилища, ничуть не изменившихся, потряс меня не меньше перемен в Маридуне. Вот он стоял, такой же громадный, как в первую нашу встречу: гордый монарх Калиддона, король Дивного Народа, великий воевода и правитель могущественной страны.
Подобно Аваллаху и другим атлантам, он был неподвластен течению времени. Все в нем осталось таким же, как в ту давнюю пору, и даже два черных волкодава так же сидели у его ног.
Он шагнул навстречу, я спрыгнул с седла и кинулся к нему. Без единого слова он заключил меня в мощные объятия, как при прежних наших бесчисленных свиданиях.
— Мирддин, сынок, — пробасил он, — ты восстал из мертвых.
— Да, — отвечал я.
Он отодвинул меня на расстояние вытянутой руки и всмотрелся внимательнее. В глазах его стояли слезы.
— Вот уж не думал снова увидеть тебя... — Он перевел взгляд на Пеллеаса и легонько кивнул ему. — Пеллеас стоял на том, что ты жив, и не оставлял поисков. Мне бы его веру...
— Мне жаль, что я не вернулся раньше.
— Был на Ганиединой могилке?
— Только что оттуда. Хороший камень.
— Да, я заказал его священникам из Каерлигала.
Я заметил, что он не упоминает сына, и спросил:
— А Гвендолау?
— Похоронен на поле битвы. Я отвезу тебя, если хочешь; но ты сам вспомнишь место.
— Я не забывал его. И не забуду.
— Мы отдали должное покойным, — сказал Кустеннин, — теперь поговорим о живых. У меня еще сын — несколько лет назад я женился, и моя супруга недавно разрешилась мальчиком.
Это была радостная весть; я так ему и сказал. Кустеннин был доволен — рождение ребенка много для него значило.
— Как назвали?
— Куномор, — отвечал он. — Имя старое, но хорошее.
— Что ж, пусть растет достойным своих славных предков, — сказал я.
— Заходи, отдохнешь с дороги. Поедим и выпьем вместе, — промолвил ласково Кустеннин, увлекая меня за собой. Он крепко держал меня за локоть, словно боялся, что я вновь исчезну, стоит меня отпустить на мгновение. — Заодно посмотришь на моего младшенького.
Мы выпили и поели. Я увидел его сына, который выглядел, как любой младенец. После ужина я цел и лег спать, вспоминая, как впервые ночевал под этой крышей: нескладный мальчишка в волчьей шкуре, одинокий и полудикий, безнадежно влюбленный в прекраснейшую девушку на свете.
На следующий день я отыскал могилу Гвендолау и помолился благому Богу о его душе. Только вечером зашел разговор о цели моего приезда.
— Ну, Мирддин Вильт, — сказал Кустеннин, хлопая по ноге собачьим поводком, — какие новости в большом мире за пределами этой чащи?
Мы прогуливались по самому краю леса, перед нами бежала новая собака Кустеннина, которую он обучал.
— Вот тебе новость, — сказал я, поняв, что король приглашает к разговору. — Вортигерн мертв.
— Славно! — Он устремил взгляд на дорогу. — Пусть здравствуют его враги!
— Да, их немало.
— Кто будет Верховным королем вместо него?
— А нам нужен Верховный король? — спросил я, желая испытать его мнение.
Он быстро взглянул на меня, словно проверял, серьезно ли я говорю.
— Да, думаю, нужен. Верховная власть — хорошая вещь, несмотря на то что натворил Вортигерн. С каждым годом саксы становятся все более дерзкими. Невозможно каждому королю защищать свой клочок земли. Чтобы выжить, надо поддерживать друг друга. — Он резко смолк.
— Но?
Кустеннин остановился и повернулся ко мне.
— Но нам не нужен новый Вортигерн, который будет сидеть сиднем, упиваться славой и властью, грести под себя золото, привечать саксов и раздавать им земли, потому что боится встретиться с ними в честном бою... — Он выплеснул наболевшее и снова смолк. Потом продолжил уже спокойнее: —
