И вот совсем уже их не стало. А она все время ревет, совсемпапаню до расстройства довела. И тут через их царство солдат домой со службывозвращается. Прослышал он про такое дело, да и говорит:
— Я знаю, царь-батюшка, как ее рассмешить, за одну ночьберусь дело исправить!
А царь отвечает:
— Жаль мне тебя, служивый, но своего царского словаотменить не могу!
— За меня не боись, твое царское величество, —отвечает солдат, — женихи-те не с того конца починали.
Ну, ладно. Приходит он к вечеру к царевне, а та водопадомслезы льет, сушить их платков-полотенец не хватает. Увидела солдата и пуще тогозалилась.
— Да постой ты реветь, — говорит солдат, — яведь знаю, в чем твоя беда, и горю твоему пособить берусь.
— А в чем моя беда? — удивиласьЦаревна-Несмеяна. — Я и сама-то не знаю.
— А в том, что снизу у тебя дырка прорублена да незашита. Непорядок! А у меня игла такая есть, что прошивку ей устроит, наведетпорядок, и кончишь ты плакать, а начнешь смеяться.
— Ой, врешь? — удивилась царевна, но реветьперестала.
— Ну, пойдем, сама убедишься.
Ладно. Легли они и принялся он ее дырку штопать. Царевна ивпрямь плакать перестала, говорит:
— До чего же справная у тебя игла! Давай, старайсяполучше, чтобы порядок был!
Штопал солдат дыру, штопал, почитай всю ночь трудился,царевна уже давно и плакать забыла, а он устал и говорит:
— В следующий раз закончим, а то нитки у менякончились.
— Не ври, не ври! — закричала царевна. — Вонтам у тебя еще какой клубок остался! Давай штопай дальше, а то я опять реветьпримусь!
Ну, его дело солдатское, приказано — исполняй. Ладноисполнил. И посулил царевне, что будет теперь порядок у нее все времяподдерживать. И больше никогда не плакала она слезами горючими, и пришлось царюслово свое сдержать, и отправились они честным пирком да за свадебку. И я тамбыл, медпиво пил, по усам текло, да в рот не попало.
Царевна-Несмеяна и солдат. Из беломорских сказок
— Я понимаю только одно, — глухо сказал Рощин иотвернулся, чтобы она не видела его исказившегося лица, — ослепительноживая точка в этом хаосе это ваше сердце. Катя… Нам с вами разлучаться нельзя…
Катя тихо ответила:
— Я не смела сказать вам… Ну, где же нам расставаться,друг мой милый…
— Екатерина Дмитриевна, — проговорил Рощин, беря вруки ее худенькую руку и продолжая медленно идти по затихшему в сумеркахширокому проспекту, в конце которого все еще не могла догореть вечерняя заря, пройдутгоды, утихнут войны, отшумят революции, и нетленным останется только одно —кроткое, нежное, любимое сердце ваше.
Алексей Толстой. Хождение по мукам. Из романа «Сестры»(август 1921 г.)
…Уж вечер, и закат погас.
Пора домой и поскорее.
Я никогда не постарею
От счастья, что увижу вас.
Татьяна Жирмунская
И где-то в начале мая я вдруг вспомнила про вашу «таблетку»(как утопающий за соломинку!..), достала ее, попыталась наполнить, зарядить ееэнергией, как вы учили (до рези в висках и колик в пальцах), завернула вплаточек и стала носить. И вот в начале июля я заподозрила, пошла вполиклинику, и когда мне сказали, что это правда, у меня случилась истерика.Через месяц я легла в больницу и почти всю беременность пролежала насохранении, последние три месяца в роддоме. Ни токсикоза, никаких побочныхявлений не было. Сидел головкой вверх, сама напросилась на кесарево (он так ине развернулся правильно). Было много тревоги — все-таки возраст, не дай Богдаун или какие- то дефекты. Но врачи рядом были очень умные и чуткие,успокаивали как могли, отвечали подробно на все вопросы, многое объясняли, и кодню родов я была спокойна и счастлива — была уверена, что все обойдется, всебудет хорошо…
…После своего первого письма как-то постеснялась написатьснова, и вот теперь представился случай поделиться с вами невероятной радостью— я до сих пор не верю, что это произошло, и по ночам тихо подхожу к кроватке,заглядываю в нее, касаюсь губами маленьких ручек, шелкового лобика, и моекудрявое солнышко сопит мне в щеку, чмокает во сне… В Год Змеи, под созвездиемРыб, в 10 часов 10 минут московского времени в городе, где когдато родилась и яи где сейчас живу, из моего чрева опытным хирургом был извлечен на свет Божий,«живой плод мужского пола ростом 51 см и весом 3 кг 700 граммов».Придя в себя после кесарева, я через каждые десять минут спрашивала, родила лия Севочку, какой рост, вес, целы ли руки-ноги, тут же засыпала, забывая,просыпалась и выпытывала снова, врач смеялся и говорил: «Сейчас опять забудешь,спи», — но я все спрашивала и спрашивала до тех пор, пока на следующиесутки мне не принесли крохотный комочек, который я узнала бы из охапки таких жедрагоценных личинок, которых разносят добрые феи по палатам. Это было МОЕ! Этобыла точная копия моего мужа Саши — овал лица, глаза, подбородок, губки. Дрожазадыхаясь от волнения, взяла невесомый сверточек а руки и сказав: «Здравствуй,сын мой», омыла лицо его слезами, которые градом покатились из моих глаз, иосыпала поцелуями. А он спал и просыпаться не хотел, а я все мечтала увидетьего глаза, пришла сестра, потрепала его за нос и подбородок, он завозился,зачмокал и открыл их голубые, а я все хотела, чтоб на меня был похож!..Приложила его к груди, да как-то неловко, неумело, медсестра подивилась этому —ведь тридцать семь, я уже в годах — подсунула мне его под мышку, и япочувствовала, как опадает напряжение в мышцах и живительная влага орошаеткрохотный ротик, захвативший грудь, и такое умиротворение и нега разлилась повсему телу, такое блаженство переполнило все мое существо, что силы покинулименя, кроме силы в руках, прижавших к сердцу сокровище, и слезы теклинепрерывно, и не было сил отвести взгляда от личика — Господи, Боже мой, кровьмоя, плоть моя, счастье мое, любовь моя, цветочек мой, ангел светозарный…
С самого первого дня он не был похож на остальных младенцев— ни красным, ни сморщенным его личико не было, все удивлялись и бегали на негосмотреть, когда их собирали на каталку, — сытеньких и спящих, красненькихи сморщенных, курносеньких — мой сын лежал среди них с лицом серьезногочеловека, глядел сытыми глазами в окошко, не морщил лобика и носика, а думал отом, как все-таки прекрасна эта неведомая штука под названием Жизнь…
В четыре месяца мы с ним дуэтом запели «После дождичканебеса просторны», служившей ему колыбельной, к шести месяцам он дул на «паука»на потолке, играл на дудочке и просто свистел, в семь-восемь месяцев узнаваллампочку, торшер, шкаф, кроватку, все игрушки, к десяти месяцам различал наоткрытках кенгуру, собачек, белочек и прочую живность, а когда ровно в десятьмесяцев мы пришли на прием к невропатологу и он с порога показал пальцем напортрет за спиной врача и сказал: «О! о!» — она прошептала: «Он что, егоузнает?!» — и чуть не потеряла дар речи… И многое, многое знает и все понимает.
А в первый свой день рождения 2 марта 1990 года он проснулсяв кроватке, я услышала, но делала вид, что сплю, а он все заглядывал мне влицо, а когда я открыла глаза, поднялся, заулыбался, я подошла, он протянулручки, взяла его на руки, сердце мое забилось, он начал гладить меня по лицу,тихонечко повторять — мама, мама, обнимет за шею, прильнет к щеке, целует,отстранится, заглянет в глаза — мама, мама, — опять прильнет, опятьпоцелует. Боже, я чуть с ума не сошла, такого сроду не бывало, невольно подумалось:неужели благодарит за подаренную ему жизнь? (Ведь ровно год назад в это время уменя отошли воды и меня готовили к операции…) И мы с ним лежали в обнимку надиване, и он все ластился, шептал, а я, конечно, заливалась слезами и смеяласьи целовала, целовала эти крохотные пальчики, лобик, глазки, щечки,подбородочек, носик, животик, попочку, ножки, и все молилась и молилась Богу:Господи, спаси и сохрани!.. И за двадцать минут до 10.10 он сладко уснул,раскинувшись на моей руке, и все улыбался во сне, а я думала — а как бы онповел себя в 10.10, в то время, когда год назад родился? Господи, мистика илине мистика, но я верю, что он неспроста так вел себя, он что-то чувствовал!!!
