Книга Презумпция невиновности - Скотт Туроу

Подобно Санта-Клаусу или лешему, Дэн Липранцер прибывает ко мне домой вскоре после полуночи. Барбара в ночном халатике встречает его на пороге. Лип оживлен, у него хорошее настроение.

Ожидая его, я не сомкнул глаз – спать не хотелось. Перед моим мысленным взором чередой проходили события дня, и первый раз за много месяцев я почувствовал нечто большее, чем зарождающуюся надежду на благополучный исход. Крепла уверенность, что скоро я буду свободен. Как будто рассвет коснулся моих дрогнувших век. В таком состоянии я и провел с Барбарой несколько самых приятных за последние недели часов. Чашка за чашкой мы пили кофе, говорили о провале Кумачаи и о предстоящем в пятницу возвращении Ната домой. Перспектива обновленной жизни была как бальзам на больную душу.

– В городе ходят несуразные слухи, – заводит беседу Лип. – Перед отъездом из управления перекинулся парой слов с одним парнем. Ему только что Том Гленденнинг звякнул – болтают, будто Делягарди поговаривает о прекращении дела. Томми, натурально, рвет и мечет, ломает голову, что бы еще такое придумать. Нет, ты представляешь?

– Представляю. Очень может быть.

– Ну а какая каша в суде заварилась?

Я начинаю рассказывать о перекрестном допросе Мясника, но Лип перебивает меня:

– Это я уже знаю. Не пойму только – он что, лапшу на уши всем вешал? Да ладно, хрен с ним. Кумачаи, считай, уже древняя история. В управлении говорят, что на следующей неделе его отстраняют.

Барбара выходит на крыльцо проводить нас:

– Будьте осторожны.

– Ну, куда двинем? – спрашиваю я, когда мы уселись в машину.

– А ты догадайся, – предлагает Лип, отхлебывая кофе из второй кружки, которую Барбара дала ему в дорогу.

В гости, конечно, поздно или рано – как посмотреть. Зато глухая ночь – самое подходящее время, если хочешь кого-то разыскать, поскольку все более или менее нормальные люди спят. Этому меня научило долгое общение с полицией.

– Что он собой представляет, твой Леон? – говорит Лип.

– Понятия не имею. Из письма видно, что у него есть какая-то работа, которой он дорожит. Впрочем, не знаю. Может, он рестораном владеет или театральной труппой. Не знаю.

– Он белый?

– Вероятно, да, и обеспеченный.

– А вот и нет, – ухмыляется Лип.

– То есть как нет? Хватит валять дурака, давай выкладывай.

– Держись за землю. Он из «Ночных ангелов».

– Да ну?!

– Факт. На нем столько висит, писать никакой бумаги не хватит. В отделе по борьбе с организованной преступностью данных о нем накопилось – куча. Он у «Ангелов» теперь начальник. Не помню, как называется. Занимает два этажа в одной новостройке. Вот уже много лет там. Есть, правда, у него слабость. В городской парк бегает – сам понимаешь зачем… Узнай об этом его крутые дружки, не поздоровилось бы твоему Леону. Есть у нашего Можоле информатор, веселый такой мужик. Его Эдди зовут, учителем в средней школе работает. Так вот, этот Эдди все сведения на него дал. Похоже, они с Леоном давно знакомы. Леон даже учился у него. Ставлю девять против одного, что письма пишет.

– Сукин он сын. Так куда едем? На Грейс-стрит?

– На Грейс-стрит.

От одного названия этой улицы холодок пробегает по спине. Я бывал там несколько раз с Кеннили часа в три-четыре ночи, самое «безопасное» для белого человека время.

– Я позвонил ему, – говорит Лип. – Богато живет, подонок. Все, кстати, записано на его имя. Так вот, звоню ему – это примерно час назад было, – говорю, что распространяю подписку на газеты. А он мне: не надо, не интересуюсь. С кем, спрашиваю, говорю, не с Леоном Уэллсом? С ним, отвечает, приезжай.

Мы мчимся в город.

– Надо же, «Ночной ангел», – бормочу я вслух.

Я столкнулся с кварталами-новостройками на четвертом году моего пребывания в должности заместителя окружного прокурора. К тому времени меня приняли в ближний круг Реймонда, состоящий исключительно из белых, и он поручил мне провести тщательное расследование преступной деятельности «Ночных ангелов». О широкомасштабном наступлении на самую крупную в городе преступную группировку он объявил как раз перед началом предвыборной кампании для первого переизбрания его на пост окружного. Борьба с черной преступностью – идеальный пункт предвыборной платформы. Жители округа Киндл не жалуют гангстеров, тем более гангстеров-негров. Успех расследования обеспечивал Реймонду победу на выборах. Для меня же это расследование означало серьезное путешествие в страну Электронию. Преследование «Ночных ангелов» отняло четыре года моей драгоценной жизни. К тому времени, когда Реймонд выдвинул свою кандидатуру на высокий пост, мы арестовали и засудили сто сорок семь человек. Средства массовой информации трещали о беспримерном триумфе прокуратуры, умалчивая, однако, о том, что около семисот членов преступной группировки оставались на свободе и продолжали свои черные дела.

Происхождение «Ночных ангелов» дает социологу отличный материал для диссертации. Первоначально они называли себя «ночными изгоями» и были небольшой недисциплинированной бандой на Северной стороне. Верховодил ими Мелвин Уайт, красивый американский негр с бельмом на правом глазу и десятисантиметровой черепаховой серьгой в левом ухе. Волосы у него были не слишком курчавые и торчали, как у горгоны. Мелвин был вором и тащил все, что попадалось под руку: диски с автомобильных колес, пистолеты, почту, мелочь из игровых автоматов, самые разные средства передвижения, снабженные двигателем… Однажды ночью он с тремя дружками прикончил араба, владельца заправочной станции. Араб, видите ли, кинулся на грабителей, когда те принялись очищать его кассу. Они попросили судить их за неумышленное убийство, и Мелвин, до того бывавший только в юношеской исправительной колонии, загремел со своими подельниками в Редьярд, где познакомился с преступными авторитетами. Через четыре года он вышел на волю – в каком-то немыслимом балахоне, с амулетом на шее – и провозгласил себя Харуканом Первым, главой Ордена ночных ангелов и демонов. Двадцать его сподвижников, наряженных в такие же балахоны, поселились в том же городском районе и скоро начали, как они выражались, приспосабливаться к окружающей среде. Мелвин собирал своих последователей в брошенном жилом доме, который он называл ашрамом. По вечерам и в выходные он через громкоговоритель читал проповеди, а днем обучал желающих искусству воровства.