Глава 1
Тщедушный человечек с выражением агрессивной решимости на продолговатом костистом лице, плохо вязавшейся с его обликом, медленно продирался сквозь толпу опоздавших к началу скачек, валом валивших на трибуны.
Марвин Ангер не прислушивался к возбужденному голосу комментатора, доносившемуся из репродуктора. Ничто не ускользало от его внимания, однако следить за репортажем было лишним. Внезапно поднявшийся рев на трибунах ипподрома, освещенных жарким, желтым светом полуденного солнца, говорил сам за себя: начался четвертый забег.
Правой рукой он машинально стиснул толстую пачку билетов, лежавшую в боковом кармане полотняного пиджака. Из ста с лишним тысяч зрителей на ипподроме он единственный не испытал никаких чувств в ту секунду, когда двенадцать породистых лошадей сорвались со старта в главном забеге дня.
Зайдя в разом опустевшее фойе клуба, он позволил себе криво улыбнуться. В любом случае хоть один билет да принесет выигрыш — он поставил по 10 долларов на каждую лошадь в этом забеге.
За тридцать семь лет своей жизни Ангер был на скачках считанные разы. Они оставляли его совершенно равнодушным, как, впрочем, и все азартные игры. Человек здравого логического ума, питавший врожденное отвращение к спортивным состязаниям, Ангер считал азартные игры не только тупым занятием, но и проигрышным делом. За те пятнадцать лет, что он прослужил в суде стенографистом, ему неоднократно предоставлялась возможность убедиться, что происходит с людьми, которые ставят счастливый случай выше точного математического расчета.
Он не взглянул на огромное электронное табло над стойкой с прохладительными напитками, высвечивавшее самые последние изменения в перевесе сил, пока оставившие позади стартовые ворота лошади мчались вперед по длинному отрезку скакового поля вдоль здания клуба, совершая первый круг классической дистанции в полторы мили.
Миновав бесконечный ряд пустующих окошек касс, ждущих, подобно молчаливым часовым, счастливых обладателей выигрышных билетов, Марвин направился к бару в конце клуба. Он шел не спеша, глядя прямо перед собой зорким взглядом. Излишнее внимание было ему ни к чему. Хотя Клэй и говорил, что все сыщики-пинкертоновцы во время скачек ошиваются возле трибун, рисковать все же не стоило. Неизвестно, как может обернуться дело.
За стойкой в дальнем углу бара стоял крупный, грузный мужчина с копной седых волос. Увидев его, Ангер едва заметно кивнул. Клэй предупредил его, что здесь он встретится с этим человеком. И тем не менее Ангер невольно почувствовал удивление: Клэй вел себя так, словно не был выброшен из жизни на четыре года.
Остальные — трое барменов в фартуках и кассир (будка кассы в центре длинного бара пустовала) — стояли небольшой группкой в другом конце стойки, неподалеку от открытых дверей, ведущих к трибунам. Они напряженно прислушивались к усиленному репродуктором голосу диктора, сообщавшего о последних результатах скачек.
Здоровяк стоял поодаль и зажатым в ручище полотенцем то и дело протирал стойку и складывал пустые и полупустые бокалы в мойку из нержавеющей стали под баром.
Ангер остановился прямо перед ним. Из кармана пиджака он вынул беговой листок и, положив его на мокрую стойку, прижал локтем. Здоровяк бросил на него взгляд — на его широкой, плоской физиономии было написано совершенное равнодушие.
— Бутылку «Хайнекена», пожалуйста, — спокойно и отчетливо проговорил Ангер.
— «Хайнекена» нет, — проскрежетал бармен, но в его хрипловатом голосе послышались добродушные нотки. — Могу предложить «Миллер» или «Будвайзер».
Ангер кивнул.
— «Миллер», — сказал он.
Когда перед Ангером оказались бутылка и стакан, бармен небрежно бросил:
— Фаворит плохо начал — теперь всякого жди.
— Может, и так, — сказал Ангер.
Здоровяк подался вперед, навалившись брюхом на массивную стойку из красного дерева, по другую сторону которой стоял Ангер.
— Касса с десятидолларовыми ставками, — заговорил он тихо и доверительно, — третья от начала, сразу же за шестидолларовой.
— Народищу-то сколько, — сказал Ангер, и его голос прозвучал неожиданно громко.
Невероятная осторожность, с которой Клэй обставлял дело, вдруг показалась ему дурацкой. Клэй просто помешался на осторожности; она стала для него навязчивой идеей, комплексом. Но с другой стороны, удивляться не приходится, подумал Ангер: четыре года тюрьмы кого угодно доведут до неврастении.
Нарочито истеричный голос комментатора рванулся из динамиков пронзительной и радостно-исступленной трелью, но его слова немедленно потонули в нарастающем реве огромного скопища народа. Глухой гул проник в пустующий клуб. Снаружи до Ангера доносились гомон толпы, отдельные возбужденные выкрики и громкие взрывы смеха. Где-то прокатился приглушенный рокот недовольства, эхо повторило топот тысяч ног. А потом воздух зазвенел от слившихся воедино тысяч радостных криков.
Ангер неторопливо направился к широким дверям, ведущим к трибунам ипподрома.
Табло в центре скакового круга показывало, что победила лошадь под номером 8. Ангер с интересом взглянул на него, но результат оставил его равнодушным. Красные буквы фотофиниша высветили второе место. Когда лошади, поравнявшиеся с третьим столбом, остановились и повернули назад к финишной линии, Марвин Ангер пожал плечами и торопливо зашагал к зданию ипподрома — нужно было обогнать толпу.
В мужском туалете он опустил десятицентовую монету в прорезь автомата, вошел в кабинку и, опустившись на сиденье, достал из кармана горсть картонных билетов. Он быстро нашел билет на лошадь под номером 8 и положил его поверх стопки. Затем вынул авторучку из нагрудного кармана пиджака и сделал аккуратную запись на краешке билета. На это ушло секунд двадцать. Поднявшись с сиденья, он разорвал остальные билеты, бросил обрывки на пол и, выйдя из кабины, пошел к трибунам. Ждать, какой выигрыш выпал на лошадь под номером 8, он не стал. На ставки он тратил собственные деньги, и, хотя обычно бывал чрезвычайно расчетлив и осмотрителен в финансовых вопросах, сейчас результат его не интересовал. Какой бы выигрыш ни принесла лошадь, эта сумма казалась ему ничтожной.
Да и что в конце концов могли значить несколько долларов для человека, который мыслил уже совершенно другими масштабами. Скажем, суммами порядка миллиона или двух миллионов долларов.
Приближаясь к кассам, вокруг которых молниеносно скапливались очереди, он вновь вспомнил о Клэе. Конечно, лучше бы тот сам занялся этим. Но в глубине души Ангер понимал, что Клэй прав — для него появляться на ипподроме было слишком рискованно. Ясное дело, человек, только что вышедший из заключения после такой отсидки, с незаконченным испытательным сроком, на ипподроме засветится в момент.
Крошечный винтик в огромном механизме правоохранительной системы мегаполиса, Марвин Ангер испытывал безграничное почтение к органам правопорядка. Он отлично понимал, почему Клэй так осторожничает. Один явный факт его появления на ипподроме станет достаточным основанием, чтобы снова засадить его за решетку за несоблюдение правил испытательного срока.
