он сразу же заказал темное.
– Просто невероятно, – сказал Висенте. – За шесть лет никто не купил эту книгу. Настоящий провал.
– Да не так уж это и странно, – отметил Парра. – Такова судьба поэтических произведений.
– И то правда.
– Он обращался с тобой хорошо?
– Да, – твердо ответил Висенте. – Но потом он ушел из нашего дома.
– А ты стал поэтом, как и твой отчим.
Это была шутка, которую Висенте воспринял с недоумением.
– Похоже на то.
– А твой родной папа – не поэт?
– Нет, отнюдь. Он адвокат, но теперь уже не работает по специальности. А как ты считаешь, это могло на меня повлиять?
– Что именно?
– То, что мой отчим, или, вернее, мой бывший отчим – поэт. Правда, я даже не знал, что он издал книгу.
– Тебе было известно, что он пишет стихи?
– Да, но я не придавал этому значения, – признался Висенте. – Я был в курсе, что он много читает и пишет стихи, а вот про книгу ничего не знал. К тому же, когда мы жили вместе, я не интересовался литературой. Она привлекла меня совсем недавно, когда я повзрослел, лет этак в пятнадцать.
Парра расхохотался, а Висенте посмотрел на свои ногти, словно намереваясь их обгрызть.
– Ну, в итоге мы всегда становимся похожими на людей, с которыми живем бок о бок, – сказал Парра. – На свою жену или мужа, на друзей, коллег, да хоть и на кошку. Вот я, например, с каждым днем становлюсь все сильнее похожим на Трумэна.
– Это твой кот?
– Никому не говори, что у меня есть кот.
– Почему?
– Не люблю распространяться о личной жизни, – заявил Парра, и в глазах его мелькнула ирония. – Сдается мне, в поэзии ты превзойдешь своего отчима.
– Спасибо, – улыбнулся Висенте. – Как знать, может, он уже вовсе не поэт. Он опубликовал что-нибудь еще?
– Не думаю. Но издав даже одну книгу, сразу становишься поэтом. Возможно, потом ты пожалеешь об этом, однако если выпустишь сборник стихов, навсегда превратишься в поэта – потому что уже «наследил».
– А вот если кто-то был твоим отчимом какое-то время, он останется им навсегда?
Парра немного помолчал, прежде чем ответить:
– Думаю, так и есть. Если хочешь – да.
Он закурил сигарету и успел сделать три быстрые затяжки, как вдруг подошла официантка и попросила погасить сигарету или уйти.
– Да я ведь иностранец, – пробормотал Парра вроде как на французском. – Не знал, что у вас запрещено.
– Мы не здешние, – добавил по-английски, и с не самым плохим произношением, Висенте.
Они дошли до проспекта Аламеда и попрощались. Висенте прошагал несколько кварталов, разглядывая окна зданий. Ему особенно нравилось гулять в это время суток, когда только что зажженные окна сообщали о чьем-то возвращении, а иногда вспыхивали одновременно два или три окна в разных частях здания. Висенте любил представлять себе бессознательно синхронизированные жизни.
На улице Санта-Исабель он присел на тротуаре под фонарем и стал читать «Парк Воспоминаний». В действительности Висенте не рассчитывал найти в сборнике подлинную поэзию, – скорее, какие-то следы, подсказки или намеки на что-то важное. Он принялся за чтение, как за работу с файлами, – продвигался медленно, то и дело возвращаясь к предыдущим стихам, словно опасаясь, что текст способен моментально измениться. Света ему хватало, но он все равно включил еще и фонарик мобильника.
Закончив чтение, Висенте подумал, что, по крайней мере, одно стихотворение ему очень понравилось. Вот оно:
Гарфилд[56]
Как только где-то рухнет самолет,
газеты наши сообщат,
а были там чилийцы?
Но это не волнует четырехлетнего
сынишку моего.
Он спросит, не погибли ль дети,
живущие, как он,
в стране детей,
как мертвые – в стране усопших.
Так размышляю я, по кладбищу бродя,
И видя, как сын мой мчится
к надгробию,
где множество записочек
и Гарфилд плюшевый
– свидетели осиротелости
родителей.
А мой сынишка
треплет Гарфилда покойного ребенка,
но вдруг игрушку он возьмет домой?
Однако сын молчит и водружает плюш на место,
и говорит: «Пока».
А мне неведомо,
с кем он простился –
с Гарфилдом, с надгробием,
а может, и с ребенком.
Висенте хватило двух-трех прочтений, чтобы запомнить текст. Хотя он не старался заучивать стихи, иногда случалось, что они без труда врезались в его память и оставались там, как мухи, случайно залетевшие в инсектарий. Стихотворение показалось ему красивым, сильно отличающимся от других. Впрочем, Висенте не был уверен в своей оценке, поскольку у него не выходил из головы образ четырехлетнего мальчика. Висенте предположил, что этот персонаж выдуман, хотя нельзя исключать, что у Гонсало есть сын. Конечно, в раннем детстве у Висенте была мягкая игрушка – кот Гарфилд, но вряд ли в стихотворении идет речь о пасынке.
Он спросил Карлу, сколько лет ему было, когда в их жизни появился Гонсало. Мать ответила – шесть, что совпадало с расчетами, ощущениями и воспоминаниями Висенте. Карла поинтересовалась, зачем ему это знать, а он сослался на простое любопытство. И задал вопрос – есть ли у Гонсало дети.
– Насколько мне известно – нет, – озадаченно призналась Карла. – Не думаю, что у него кто-то есть. Разве что ребенок появился совсем недавно.
– А может, и раньше был.
– Нет, раньше не было. А вот позже – не знаю, я давно ничего о нем не слышала. В любом случае, не думаю, что из Гонсало выйдет хороший отец.
– Почему же?
– Да потому, – ответила Карла. – Мне неведомо, были ли у него дети. Чистая правда. А почему ты его вспомнил?
– Да потому, – буркнул Висенте.
Ему не хотелось рассказывать матери о своей встрече с Гонсало. В последующие дни он много раз перечитывал «Парк Воспоминаний», почти всегда – лежа на матрасе в маленькой комнате. Мысль о том, что стихи написаны именно здесь, казалась ему то приятной, то тревожной. Он сомневался, стоит ли идти на занятия к Гонсало, хотя и сам не понимал причину своих опасений. Однако решение откладывал, перечитывая тексты снова и снова и в то же время сознавая, что готовит себя к встрече. Очень быстро Висенте стал рекордсменом по числу прочтений «Парка Воспоминаний», хотя, конечно, не знал и не мог знать этого.
В день семинара он встал пораньше, чтобы еще раз перечитать сборник, и даже просмотрел его в автобусе, словно второпях готовился к экзамену. Как раз тогда он вспомнил: ведь сейчас идет первая неделя занятий, и он едет в университет. Но в любом случае, курс Гонсало не предназначен для новичков – это был семинар по анализу литературного текста для студентов третьего и четвертого курсов. Продолжительные занятия, две пары подряд – всего три часа. Когда закончилась первая пара, Гонсало
