Лейтенанту Уильяму Б. Уильямсу, одному из младших офицеров Дзаппакосты, в то утро повезло больше. Он попал на корабль, которым командовал один из самых опытных рулевых во флоте вторжения, старый морской волк, уравновешенный и искушенный. После гибели Дзаппакосты рулевой развернул десантный корабль, прошел метров пятьсот вдоль берега и высадил Уильямса и его взвод на сухом и безлюдном участке. На мгновение это место показалось самым безопасным на всем пляже. Затем немецкая артиллерия дала залп и уничтожила десантный корабль и рулевого. Огонь немецкого пулемета гнал по пляжу Уильямса и его людей. Шесть человек были убиты, пятеро тяжело ранены. В паузах между очередями пулеметного и минометного огня Уильямс и семеро оставшихся солдат из его команды поднялись на утесы и вошли в укрепленный город Ле-Мулен. Согласно картам союзников, из города шла одна из пяти дорог, которые вели через утесы в относительно безопасную сельскую местность, но Уильямс так и не увидел ни нормандского леса, ни узких проселочных дорог. Во время боя у Ле-Мулен рядом с Уильямсом разорвалась граната, и три осколка впились ему в плечи. После взрыва второй гранаты он получил еще пять ранений. Уильямс пытался доползти до укрытия, и пулеметная очередь прошила ему ягодицы и правую ногу. Когда его эвакуировали, Уильямс отдал своим людям последний приказ: «Не останавливайтесь».
Можно сказать, что в то утро на «Омахе» можно было наблюдать «цепь бытия» в действии. Место Уильямса занял один из его сержантов Уильям Пирс, который вступил в часовую перестрелку с немецким подразделением. Схватка закончилась тем, что семь немцев погибли, и Пирс и его солдаты вошли в Вьервиль-сюр-Мер – один из небольших приморских городков, из которого дорога шла через утесы. Лейтенант Уолтер Тейлор стоял на главной улице Вьервиль-сюр-Мер, когда прибыл отряд Пирса. Позже Тейлор стал одним из сорока семи бессмертных с «Омахи» – группы людей, чьи упорство, храбрость и сноровка не дали провалить высадку в Нормандии. Прибыв во Вьервиль-сюр-Мер, Пирс доложил Тейлору: «Уильямс тяжело ранен».
«Думаю, теперь я командир роты», – сказал Тейлор и приказал Пирсу сосчитать живых. В роте осталось двадцать восемь человек (в полном составе рота насчитывает от восьмидесяти до ста пятидесяти бойцов). «Этого должно хватить, – сказал Тейлор, затем повернулся к своим людям и крикнул: – За мной!»
Целью роты был замок Шато де Вумисель с внушительной каменной стеной примерно в полукилометре от берега. Замок был напичкан огневыми точками, но первая группа немцев, с которой столкнулись бойцы Тейлора, не имела особого желания сражаться. По чистой случайности граната, брошенная кем-то из солдат, отскочила от шлема одного из немцев и так испугала его, что он вскочил на ноги и закричал: «Камерад! Камерад!»[259] Через несколько секунд двадцать четыре его сослуживца вышли из кустов с поднятыми руками. Тейлор «условно-досрочно» освободил своих пленников, а затем повел своих людей к перекрестку за замком. До дороги, ведущей в глубь суши, оставалось всего ничего, но когда Тейлор и его люди подошли к ней, внезапно появились три грузовика немецкой пехоты, и то, что поначалу смахивало на историю, которую старый солдат мог бы рассказать своим внукам, превратилось в ожесточенную борьбу за выживание.
Один американец был убит мгновенно, еще трое тяжело ранены. «Назад в замок!» – закричал Тейлор, а затем остановился и открыл огонь, прикрывая отступавших товарищей. Вместе с Тейлором в роте оставалось двадцать человек, и теперь, оказавшись далеко от места высадки, никто из солдат понятия не имел, удалось вторжение или нет. Бойницы замка позволяли остаткам роты сдерживать немцев в течение дня, но к вечеру, когда боеприпасы подошли к концу, над ними нависла угроза ночной атаки. К счастью, из сумерек показалось подразделение 5-го пехотного полка рейнджеров, и немцы отступили. Солдаты Тейлора узнали, что они почти на километр опередили остальные подразделения армии США. В течение следующих нескольких дней десятки тысяч людей хлынули через утесы на просторы Нормандии.
Пятичасовая разница во времени между Лондоном и Нью-Йорком означала, что, когда американцы начнут просыпаться, в прессе уже появятся новости с фронта. В день всеобщего ликования «Лос-Анджелес таймс» напечатала подробную карту зоны высадки союзников. «Филадельфия инквайрер» весь день публиковала сводки новостей. Огромное количество людей пришло помолиться в «Мэдисон-сквер-гарден». В Соединенном Королевстве 6 июня также было днем молитв. Тем вечером скамьи в церквях от Вестминстерского аббатства до маленьких приморских городков, откуда отплыла великая армада, были заполнены прихожанами.
Франклин Рузвельт произнес самую волнующую речь дня:
Дорогие американцы, вчера вечером, когда я говорил с вами о взятии Рима, я знал, что в тот момент войска Соединенных Штатов и наших союзников уже пересекают Ла-Манш в рамках еще одной великой операции. До сих пор все шло хорошо. Итак, в этот трагический час я прошу вас присоединиться ко мне в молитве. Господь всемогущий! Наши сыновья, которыми нация гордится в этот день, предприняли великие усилия, чтобы сохранить нашу республику, нашу религию, нашу цивилизацию и освободить страдающее человечество. Веди их прямо и верно, придай силу их оружию и стойкость их вере.
19
Два лика войны
Теплым июльским утром в Нормандии через несколько недель после «Дня Д» к генералу Бернарду Монтгомери, стоявшему на проселочной дороге, подъехала штабная машина. Из автомобиля вышел крепко сбитый польский офицер, командир 1-й (Польской) танковой дивизии Станислав Мачек, сражавшийся с первого часа первого дня войны. В сентябре 1939 года он защищал родную Польшу от немцев и русских, в 1940 году сражался бок о бок с англичанами и французами в Битве за Францию, а в 1942 году убедил британское правительство создать соединение, впоследствии ставшее 1-й танковой дивизией. Монтгомери и Мачек несколько минут беседовали на отвлеченные темы, отойдя подальше из-за грохота артиллерийских орудий. Затем Монти, среди достоинств которого не значилась деликатность, спросил: «Скажите, генерал, в Варшаве сейчас говорят по-русски или по-немецки?» Несомненно, Монтгомери был бы возмущен, если бы Мачек в ответ спросил, на каком языке сегодня говорят в Лондоне – на французском или английском? Но в этом и состояла разница между «странами-гигантами» и «странами-пигмеями», как их называл Черчилль. Британия, как «страна-гигант», даже в условиях кризиса получала помощь и пользовалась уважением. Будучи «страной-пигмеем», Польша распадалась на части всякий раз, когда один из ее более могущественных соседей начинал чудить. В разные периоды XVIII века Польшей правили Россия, Австрия и Пруссия – иногда совместно, а иногда единолично. В начале XIX века и в XX веке произошло еще четыре раздела: в 1815, 1832, 1836 и 1939 годах – и, опять же, главными игроками были Россия и то, что раньше было Пруссией, а теперь стало Германией.
В течение 1940–1941 годов тысячи польских солдат, таких как генерал Мачек, пересекли Европу и начали борьбу за освобождение своей родины с армейской базы в центральной части Великобритании или с аэродрома в Шотландии. Поначалу тяготы войны сблизили Польшу и Британию. Поляки были гораздо сильнее мотивированы воевать в Европе, чем индийцы и бирманцы, или, если уж на то пошло, чем канадцы и австралийцы. Эта близость была очевидна на всех уровнях альянса: дипломатическом, политическом и военном. Трудно сказать, когда именно ситуация начала меняться, но, скорее всего, это случилось летом 1941 года. Россия всячески мучила Польшу на протяжении большей части последних трех веков, но с приближением немцев к Смоленску поляки, желавшие освободить своих солдат, сидящих в советских лагерях для военнопленных, летом 1941 года на время забыли о расправе 1940 года и подписали ряд договоров с Советским Союзом. По условиям военного соглашения польские военнопленные составили ядро новой польской армии. Номинально ею будет командовать правительство Польши в изгнании в Лондоне, но в реальности армии предстоит сражаться в России под советским руководством. Теоретически лондонским полякам позволено выбирать командующего, но на практике последнее слово в этом выборе будет за Кремлем.
