это.
Я получаю то, что он хочет от меня, не заботясь о последствиях или о том, что мир думает о нас.
Пока он все еще целует меня, то уже освобождает свой член и слегка приподнимает меня со стола, чтобы войти в меня.
— О, Боже, — бормочу я ему в губы, мои веки медленно закрываются.
— Нет. Смотри на меня, пока я трахаю тебя, жена.
Я открываю глаза, и наши взгляды встречаются, когда он входит в меня медленно, долго и глубоко. Настолько глубоко, что он попадает в место, о существовании которого я даже не думала.
С каждым движением бедер он не только заполняет пустоту, но и врезается в то большое пространство в моем сердце, которое он занимает в течение многих лет.
Пространство, которое продолжало расти без моего разрешения и не прекращалось.
Его губы находят мой лоб, мою щеку, мой нос, мою ключицу, когда он шепчет:
— Ты чертовски красивая. Чертовски притягательна. И такая чертовски моя.
А потом он накрывает мой рот, его язык имитирует ту же глубину его члена. Они оба набирают скорость, его язык и его член, заставляя стол биться о стену каждым мощным ударом его бедер.
Он целует также, как трахается, с безумной настойчивостью и безупречным контролем. Он целует так, будто никогда не хочет отрывать свои губы и язык от моих. И я кончила от его собственнического доминирования, и как он управляет мной с твердой властью, и как знает каждый дюйм моего тела.
Я недолго выдерживаю это посягательство.
Моя голова поворачивается, мое зрение затуманивается, но я не закрываю глаза, когда разбиваюсь о него. Я хочу, чтобы он увидел меня, увидел чувства, которые вызывает во мне, и они насколько неконтролируемы. Я хочу, чтобы он видел меня, не дочь своего друга, не девушку, которая на восемнадцать лет моложе его, а женщину, которая так безвозвратно влюблена в него, что медленно умирает при мысли о том, что потеряет его.
Стон слетает с его губ, когда он погружается в меня, тепло заставляет меня застонать ему в рот.
А потом он снова меня целует. Жестко и непреклонно, словно он пытается мне этим что-то сказать.
Что, не знаю.
Когда мы наконец отстраняемся, между нами образуется полоска слюны, и он слизывает ее с моих губ, вырывая из меня дрожь.
— Я не хочу туда выходить, — шепчу я, извиваясь, чтобы почувствовать его внутри себя.
— Мы можем остаться здесь.
— Навсегда?
— Если ты хочешь.
Мы остаемся такими на мгновение, прежде чем он выходит из меня и использует салфетки, чтобы очистить меня. А потом он оказывается у меня между ног, и мы чистим одежду друг друга, как старая супружеская пара. Это вызывает у меня улыбку, когда я поправляю его галстук.
— Чему ты улыбаешься?
— Этому. Мы вместе проводим мирно время.
— Мы всегда так поступали, когда жили вместе.
— Да. Я скучаю по тем дням.
Он двумя пальцами приподнимает мой подбородок.
— Мы скоро вернемся в те дни.
— Как ты можешь быть так уверен?
— У меня кое-что есть о Кинге.
— Ты… ты собираешься причинить ему боль? — да, с ним сложно, и в последнее время у нас были разногласия, но я никогда не позволяла никому причинять вред папе. Даже Нейт.
— Конечно, нет. Он твой отец. Я бы никогда не причинил ему вреда, даже если он этого заслуживает.
— Тогда что?
— Я скажу тебе, когда у меня появятся дополнительные доказательства.
— Почему ты мне не скажешь сейчас?
— Я не хочу вселять в тебя надежду ни на что, — он целует меня в макушку. — Выйди первой, а я последую за тобой, на случай, если кто-то будет снаружи.
Я обнимаю его, уткнувшись лицом в его шею. Я вдыхаю его аромат, и это так успокаивает и правильно. Почему папа и весь мир не видят, насколько это правильно?
Почему они не могут понять, что я никогда не хотела и не нуждалась в ком-то так сильно, как Нейт?
— Гвинет.
— Момент. Позволь мне еще побыть с тобой.
Я чувствую вибрацию в его груди, когда он стонет, прежде чем его сильная рука обвивает мою голову.
Мы остаемся так несколько минут, просто обнимаясь и чувствуя сердцебиение друг друга. Это мирно, но, как и любой мир, ему должен прийти конец.
Потому что войны должны происходить. Потому что они более постоянны, чем мир, как бы я ни старалсь думать иначе.
Нейт неохотно отпускает меня.
— Иди, пока он не заметил, что тебя не было слишком долго. Я не хочу, чтобы он обрушил на тебя свой гнев.
— Ты снова похитишь меня вот так, муж?
— Совершенно верно, жена.
Я улыбаюсь, целую его в губы и осторожно выхожу из кладовой.
На цыпочках иду к лифту, наблюдая за своим окружением, слава богу, мои кроссовки не издают ни звука.
Гараж кажется навязчивым, его ослепляющие белые огни заставляют меня тревожиться. Затем что-то еще подстегивает мое внутреннее беспокойство на ступеньку выше.
Очень знакомый голос, говорящий где-то.
Папа.
Дерьмо. Дерьмо.
Если он почувствовал на мне запах Нейта после простого прикосновения пальцев, у него сейчас случится сердечный приступ.
Я приседаю за одной из машин и смотрю в окно. Когда вижу, с кем разговаривает мой отец, между моими бровями появляется хмурый взгляд.
Это… Аспен.
Мой папа разговаривает с Аспен, и впервые с тех пор, как я ее встретила, ее трясет.
Полная тряска, например, когда я собираюсь сгореть.
Мне, наверное, стоит уйти, умыться и полить все тело духами, но любопытство взяло верх. Используя машины как маскировку, я медленно двигаюсь к ним, все еще приседая.
Боже. Это сложнее, чем я думала.
Я наконец-то нахожусь за машиной и могу их слышать, или, точнее, слышать своего отца. Он звучит холодно, а не в ярости, как когда он был с Нейтом, но в его голосе все еще есть ужасающая нотка. Он в быстром темпе включает и выключает зажигалку.
— Ты уйдешь. Меня не волнует, куда, но ты уйдешь отсюда.
Она качает головой.
— Нет… я даже не… не могу уйти…
Он хватает ее за локоть.
— Послушай меня, чертова ведьма. Ты потеряла свои родительские права в тот момент, когда оставили ее у моей двери двадцать лет назад и никогда не оглядывалась назад. Ты никогда не была для нее матерью. Ты для нее никто. А теперь ты исчезнешь тихо, как тогда, до того, как я тебя трахнул.
Мой подбородок дрожит, когда я смотрю то на него, то на Аспен. Она, с кем он говорит,
