вокзала мы направились в многоэтажный жилой район, расположенный в окрестностях аэропорта. Джим Петт, принадлежащий к той же религиозной группе, что и мой брат, заранее пригласил нас погостить у него, когда мы вернемся из Луксора. Британский гражданин, добрую половину своей жизни проживший в Египте, он преподавал педагогику в Каирском университете. Его квартира сияла безупречной чистотой, как небо от земли отличаясь от привычных нам локанд и дешевых отелей. Все три дня до отлета в Афины, пока мы жили у Джима, я мучительно раздумывала над «почти созревшим» решением вернуться домой.
Днем, когда Джима не было дома, мы с Ларри отсиживались в квартире — оазисе, защищенном от грязи, гвалта и нищеты. Мы проводили время за письмами или слушали записи Джона Денвера. Его ностальгические, горьковато-сладкие песни о Скалистых горах, зеленой траве, деревьях и горных ручьях и о возвращении в родные места пробуждали во мне такую тоску по дому, что всякие попытки удержаться от слез неизменно оканчивалось неудачей. Все три дня я горестно прохлюпала носом, лишь дважды отважившись выйти на каирские улицы — в «продрейсы» за рисом и хлебом. И все три дня мы с Ларри только и говорили что о поездке в Луксор: о крысиных и мушиных полчищах, о мерзости и полном упадке и о египтянах — о тех, что встречали нас улыбкой, и о тех, что пялили на нас глаза, попрошайничали, плевались, бросались камнями и палками.
А еще я много думала о Египте. В Египте я впервые в жизни лицом к лицу столкнулась с крайней нищетой, грязью, болезнями. Теперь я знала об этом не понаслышке, не из книг и журналов, не из теле- и радиопередач. Они стали моей «окружающей средой». В этой среде я ела, спала, двигалась. Я узнавала их по звукам и запахам. Я соприкасалась с ними, и они задевали меня за живое. В деревнях мне приходилось встречаться и говорить с настоящими «живыми мощами»; случалось, фрукты и хлеб, из которых состоял мой обед, я получала из рук желтушных жертв шистосомоза — болезни, которой жители Верхнего Египта заражались через обитающих в канале улиток-переносчиков или через зараженную воду.
Бедняки тянули ко мне руки и теребили мою видавшую виды «амуницию», которая казалась им чистой и новой, выпрашивали деньги на кусок драгоценного тухлого мяса, чтобы набить голодное брюхо. Интересно знать, догадывались ли они, что в запыленных вьючниках мы с Ларри везли капитал, больший, чем они могли заработать за всю свою жизнь, просто потому, что по счастливой случайности или по воле рока мы по рождению принадлежали к американскому среднему классу, тогда как они появились на свет среди нищеты Третьего мира. Как, вновь спрашивала я, можно разумно объяснить, почему эти несчастные обречены на такое ужасное существование, в то время как большинство американцев — благодаря самому факту своего рождения в Штатах — по сравнению с ними живут как короли? И я не находила объяснения. Я винила себя и за то, что ухнула столько денег на удовлетворение собственной прихоти обогнуть земной шар на велосипеде, в то время как египтяне изо дня в день с трудом наскребали себе на жизнь.
На второй день нашего житья у Джима Ларри купил почитать английский журнал. В большой сенсационной статье рассказывалось о массовой гибели населения от голода в Камбодже. Я прочла статью, и мое чувство вины обернулось отчаянием. Чем больше я размышляла о пробеге по Египту, тем больше меня пугала Индия. Ведь именно Индия печально славилась массами голодающих, грязью и болезнями, хроническим перенаселением и трупами в сточных канавах Калькутты. Теперь же, когда я поняла, как жестока может быть жизнь, Индия представлялась мне неким видением ада. Меня совсем не тянуло в страну, где нам, вероятно, придется еще хуже, чем в Египте. Разумеется, мы не вчера уехали из Санта-Барбары, но тем не менее я очень сомневалась в том, что мне будет по силам «покорить» Индию.
Мне хотелось домой, и это мучило меня ничуть не меньше. Как можно вернуться в Америку и забыть, «похоронить» все, что ты видела и узнала в Египте? Как можно преспокойно жить в Америке, зная, как живут люди в большинстве стран мира? Как я смогу растить детей, одевать их в последние модели «Найк», покупать им игрушки, игры и всякую всячину, зная, что на деньги, затраченные только на «Найк», можно было бы почти год кормить целое семейство из голодающего Третьего мира?
Но если я и сомневалась насчет возвращения домой, то еще больше меня страшила перспектива отправиться в Индию. Что до Ларри, то ему уже хотелось продолжить:
— Барб, я тоже в отчаянии. Египет — первая страна, где я не мог петь в дороге. В других странах я пел от счастья, от скуки, от тоски или от боли, чтобы поднять себе настроение. Я горланил веселые песенки и такие, чтобы просто забыться. Но в Египте не пелось. Первые два дня после отъезда из Каира я не пел, потому что был поражен увиденным. Позже, когда наше путешествие превратилось в настоящую, ежедневную и еженощную, борьбу за выживание, я уже не мог петь, потому что был слишком подавлен и измотан. До Египта я просто не представлял себе, что значит быть опустошенным, разбитым и до какой степени можно истощить все свои резервы.
Но все-таки, каким-то удивительным образом, я в полной мере оценил вызов, брошенный нам Египтом. Египет показал, насколько выносливее мы стали. Я хочу сказать, начни мы наше путешествие с этой страны, мы не продержались бы и двух дней. И знаешь, я думаю, Египет подготовил нас к Индии.
Думаю, чем дольше нас будет окружать нищета и все прочие «прелести» Третьего мира, тем меньше они будут нас огорчать и тем скорее мы придем к необходимости с ними смириться. Конечно, меня пугает Индия, но мне по-прежнему хочется там побывать. Понимаю, это — рискованное предприятие, но я хочу доказать себе, что смогу преодолеть все испытания, которые оно мне подкинет. Есть еще одна причина, почему мне не хочется отступать. По-моему, ради Карнака, гробниц, Луксорского храма стоило пройти через все, что нам выпало. А Индия, а Гималаи? Как бы тяжело ни было в Индии, знаю, что, когда наконец доберусь до Непала и своими глазами увижу Эверест, я испытаю ни с чем не сравнимое, бесценное чувство благоговения.
Да, мне хотелось бы продолжить, но без тебя я никуда не поеду. Без тебя у меня ничего не выйдет. Мы так много
