Рука побирушки со скрюченными пальцами вцепилась Дисе в предплечье. Хватка у нее оказалась неожиданно цепкой для такого тщедушного тела. Ногти – вот что привлекло внимание девушки. Ногти нищенки выглядели опрятно. Неужто свое свободное время она тратит на то, чтобы вычистить из-под них грязь?
– Мне бы водички, дочка. – Голос трещал и скрипел, раздражая слух.
– Погоди, старая, – беззлобно попросила Диса. – Не видишь, добрый гость желает поговорить о своих подвигах, а ты тут со своей водичкой! Надо восхищаться. Ты почему не восхищаешься?
Старуха не поняла, о чем ее спрашивают, растерялась и посмотрела на хозяина дома в надежде, что он даст ей подсказку. Эйрик стоял, не шелохнувшись, все так же ухмыляясь. На нищенку он бросил недовольный взгляд, но промолчал. В другое время он бы сам пошел в дом и положил в миску скира, но теперь его гораздо больше увлекали гости. Чем-то он сейчас отдаленно напоминал Кристофа Вагнера – не то кривой ухмылкой, не то надменностью, которая сквозила в его позе.
– Чем же я могу послужить такому блистательному молодому человеку?
– Я бы хотел обучаться у вас, преподобный! – с неожиданным жаром выпалил Йоун и сразу стал похож на мальчишку. – Я так много слышал о ваших способностях к гальду! Я бы тоже хотел стать колдуном! Хочу наводить ужас на моих врагов.
Эйрик помолчал, раздумывая. За это время старуха, потерянная, но не утратившая намерения раздобыть себе еды, подковыляла к пастору. Она потеребила его за рукав и, не получив ответа, бухнулась перед ним на колени. Только тогда Эйрик ее заметил. Диса думала, он бросится ее поднимать, но преподобный медлил.
– Боже правый! – раздраженно выпалил он, отступая, чтобы не позволить нищенке вцепиться себе в штанину. – Сколько же вас развелось! Чего тебе надо?
Старуха, привыкшая ко всякому обращению, в том числе дурному, осталась сидеть в пыли, умоляя дать ей немного еды. Мольбы ее звучали так высоко и нестройно, что Дисе захотелось, чтобы побирушка побыстрее угомонилась. Она шагнула было за порог, но замерла, услышав, как муж досадливо выпалил:
– Уж сколько такой скотины ходит по Исландии и побирается по хуторам! По мне, так милосерднее избавлять их от страданий. Ты что думаешь, Йоун из Кьоусарсислы?
Диса обернулась через плечо. Парень растерялся. По его лицу было видно, что, не обрати пастор внимания на старуху, он бы сам ее даже не приметил. Должно быть, Йоун собирался отшутиться, но взгляд колдуна – холодный и прямой – разом вышиб из него всю уверенность.
– Думаю, ты прав, преподобный, – буркнул он, разглядывая старуху и самому себе пытаясь внушить, что слова пастора справедливы.
– А раз я прав, – предложил Эйрик, – так возьми и убей ее. Я же должен испытать, на что ты способен. Хочешь быть моим учеником – избавь несчастную от страданий.
Старуха, пускай и давно выжила из ума от болезни и голода, заголосила на этот раз так громко, что, будь у них соседи, непременно сбежались бы посмотреть или хоть заперли бы двери домов покрепче. Нищенка металась по небольшому клочку земли между Эйриком и Йоуном. Платок сполз ей на плечи, и взгляду предстало уродливое лицо прокаженной: вздутое, беззубое, с безумными животными глазами.
– Вы ведь шутите? – с надеждой уточнил Сигюрд.
– Отнюдь нет, – возразил Эйрик. – Колдовство – грязное дело. Раз твой брат хочет учиться у меня, должен не бояться грязной работы. Что стоишь, Йоун?
Парень не сводил глаз со старухи и часто сглатывал словно собака, которую тошнит. Наконец хрипло выдавил:
– У меня нет ножа, преподобный.
Эйрик рассмеялся чистым веселым смехом, как будто услышал хорошую шутку.
– Мог бы я велеть тебе использовать собственные руки, но, так и быть, не стану… Жена моя, не найдется ли у тебя ножа?
Диса вытянула из-за голенища рыбацкий нож и протянула Йоуну рукоятью вперед. Он смотрел ей в лицо, пытаясь отгадать в нем намек на помощь. Его зрачки метались из стороны в сторону, как если бы ответ на его вопрос валялся где-то в пыли рядом с убогой попрошайкой. Заметив его нерешительность, Эйрик цыкнул языком:
– Слаб ты для таких дел. Давай нож обратно и иди своей дорогой.
Пальцы Йоуна мертвой хваткой сжали рукоять, губы вытянулись в струнку.
– Ну уж нет, – сквозь зубы процедил он и сделал маленький шажок в сторону старухи. Шажок – и сразу замах, чтобы не успеть испугаться. Так не бьют барана, чье мясо прослужит тебе все зиму. Не бьют так и врага, успевшего подпортить тебе жизнь. Так бьют от страха и отчаяния, от желания поскорее расквитаться и забыть, выбросить из головы собственное малодушие.
Нищенка не стала закрывать голову рукой, не стала вскакивать и пытаться убежать на своих негнущихся ногах. Она обмерла, оцепенела, как обреченный истощенный зверь, и не вздрогнула, даже когда нож едва не вошел ей в глазницу.
– Ты совсем ума лишился! – Сигюрд не стал выбивать у брата нож. Он просто влепил ему такую оплеуху, что от неожиданности Йоун сам выронил оружие. Лезвие воткнулось в землю в нескольких дюймах от старушечьей ноги. Но Сигюрд на этом не успокоился. Он схватил брата за грудки, развернул к себе и встряхнул. Голова Йоуна мотнулась вперед-назад так резко, что Диса почти услышала хруст позвонков.
Сигюрд, судя по всему, решил поквитаться за все те годы, когда любимчик отца ходил, задрав нос. Он отвесил Йоуну пару смачных оплеух, подтолкнул его к коню, еще и наподдал под зад. Нищенка мерзко захихикала. Едва оправившись, Йоун с налитыми кровью глазами опять рванул к ножу, но старуха с внезапной прытью выдернула его из земли и направила лезвие на своего обидчика.
Парень замешкался. Старуха не сводила взгляда с красавчика, наслаждаясь его растерянностью. Потом встряхнулась, как мокрая собака, – и вот уже в пыли сидел сам Эйрик в черных штанах и рубашке, а рядом валялось проеденное молью одеяло, служившее ему платком.
– Тебя бы я взял в ученики, – обратился он к Сигюрду. Юноша, опешивший от такого перевоплощения, на всякий случай перекрестился.
– Спасибо, преподобный, но я не хочу обучаться колдовству.
– Не могу этому не порадоваться, дитя мое… Арни, дружочек, принеси лошадям напиться.
Мальчик, до того вполне убедительно игравший роль Эйрика, кивнул и поковылял к колодцу. Пристыженный и по-прежнему оглушенный, Йоун не проронил ни слова, пока Сигюрд поил лошадей и готовил их в обратный путь. Когда братья покинули двор, Эйрик повернулся к Дисе и удивился, не встретив в ее лице веселья.
– Развлекаетесь? – холодно поинтересовалась она. – Из тебя, муж мой, вышла прескверная старуха.
– Я опасался, что ты откажешься давать ему нож, – признался Эйрик чуть смущенно, как нашкодивший мальчишка. – Откуда ты знала, что паренек ее не убьет?
Диса пожала плечами:
– Я не знала.
* * *
Спеша насладиться последними теплыми деньками, в тот вечер все трое выбрались поужинать на улицу, не желая оставаться в душной бадстове. На Вохсоус опустилась бархатная ночь, наполненная стрекотом насекомых. С озера тянуло холодком, плескалась в воде рыба. Троица расположилась у нарезанного дерна, выставив на него миски со скиром, рыбой и остатками копченого мяса. За вечерней трапезой Диса рассказала мужу и брату, как обстоят дела в родной усадьбе. Весь задор тут же улетучился с их лиц, и ей было даже жаль, что пришлось испортить всем настроение. Она попыталась расспросить их о мороке, что так ловко навел Эйрик, но отвечали оба неохотно, без огонька в голосе.
