– Я даже не помню, какой голос у моего сына, Джордж.
– Ты никогда не забудешь его полностью. У тебя всегда будут воспоминания. Но скажи… эта битва с самой собой, борьба за то, чтобы сохранить каждую частицу прошлого, – это того стоит? Хотел бы Джейми такой жизни для тебя?
Слезы падают тяжелым безмолвным потоком. Я вспоминаю о стыде, который испытала дома, краснея под взглядом его фотографий, думая о том, было бы ему за меня неловко, испытывал бы он такое же чувство жалости, как все вокруг?
Я качаю головой.
– Я не могу так больше, Джордж. Это… невыносимо.
– Время попробовать другой путь, Конати, – мягко говорит он мне в ухо. – Путь, который легче перенести. Тебя нельзя винить за то, что произошло.
– Перестань, – прошу я.
– Это не твоя вина, Рэйчел.
– Пожалуйста, сэр…
– Это не твоя вина.
Я разражаюсь рыданиями, сотрясаюсь всем телом. Но сейчас эти слезы зародились в другой части меня. Я плачу не от тоски. Я плачу от облегчения. Я пятнадцать лет ждала, чтобы кто-то мне это сказал.
Это не моя вина.
62
Анна
Четверг, 11 апреля 2019 года, 16:30
Я бы все отдала, чтобы знать, о чем думает Зак.
В доме тихо, если не считать скрежета плоской отвертки о штукатурку и поскрипывания стремянки. Я просовываю отвертку в щель в стене и выковыриваю камеру. Похитители торопились: провода, тянущиеся из задней части камеры, не приварены к основной электроцепи, а просто прикручены к ней медной проволокой. Неудивительно, что им так быстро удалось их установить.
Зак сидит на полу, скрестив ноги, и тихо играет с игрушкой, которую он раньше так любил. Кажется, что он ее больше не признаёт. Не замечаю радости оттого, что она у него, восторга в его глазах. Он пропускает пальцы сквозь светлые локоны куклы, не отрываясь глядя на ее застывшее лицо. Он выбрал ее, потому что, по его словам, она похожа на меня. Может быть, она поэтому ему больше не нравится.
– Можно посмотреть телевизор? – спрашивает он.
Я смотрю на него с такой широкой улыбкой, что у меня начинают болеть щеки.
Ты слишком сильно стараешься.
– Пока нет, дорогой. – Я спускаюсь со стремянки и переношу ее в другой конец комнаты. – Мне пришлось выключить электричество, помнишь? Чтобы не сделать себе больно.
Я залезаю на стремянку и смотрю в объектив камеры. Фахим сказал, что с похитителями разобрались, голубоглазого убили прямо у меня на глазах, а я все равно, даже с отключенным электричеством, не могу перестать представлять себе, что кто-то там сидит за этим глазком и смотрит прямо на меня. Засовываю отвертку в щель, чтобы достать линзу, и медленно раскручиваю медную проволоку. Странным образом эта работа меня успокаивает. Проволока и электросеть не так уж сильно отличаются от устройства человеческого сердца.
– Зачем тот человек выстрелил в тетю?
Я замираю на верхней ступеньке стремянки, сжимая в руке провода камеры.
Есть некоторое утешение в том, что он так и не узнал ее имени, что, вспоминая ту ночь, он будет думать о ней как об опасной незнакомке, которую нельзя было пускать в машину. Незнакомке, которая упала на землю и больше не поднялась.
– Это сложно объяснить, – наконец говорю я. – Но все уже закончилось. Теперь все будет нормально, как было, правда?
Он ничего не говорит, выдирая у куклы волоски. Я смотрю, как белые нити ложатся на ковер. Он что, видел, как я этим занималась? Может, он делает с куклой то, что я у него на глазах делала с собой?
Я не поддаюсь своей мании с тех пор, как мы приехали домой. Сейчас мне нужно держать все под контролем: себя, Зака, потенциальные опасности, с которыми мы можем столкнуться. Я управляю этим желанием, заталкивая его поглубже и отвлекаясь, чтобы заглушить соблазняющий шепот у себя в голове. Зак теперь дома. Он все, что мне нужно, чтобы чувствовать себя здоровой.
Я наблюдаю за ним со стремянки. Он смотрит на куклу, погрузившись в раздумья. Я так хотела бы заглянуть ему в голову, приподнять волосы, открыть череп, приложить ухо к мозгу и слушать шепот секретов, скрывающихся внутри.
Расскажи мне, о чем ты думаешь, Зак, пожалуйста.
Я размышляю о том, как все это отразится на нем. Не только травма, но и необходимость лгать. Думаю обо всем том, что ему пришлось увидеть, о незнакомцах в масках, которые будут являться ему во сне, о звуке выстрела, наполняющем его воспоминания. Мать, которая заставила его врать, чтобы скрыть собственные преступления, которая не позволит ему ни слова сказать об этом ни одной живой душе. Я думаю о том, будет ли он меня за это любить или, наоборот, возненавидит. Всегда виноваты родители.
– Ты завтра встречаешься с папой. Помнишь, о чем мы говорили?
Я смотрю, как он вспоминает.
– Это наш маленький секрет, – говорит он.
Я слышу свой голос, когда он произносит эти слова. Сегодня утром я встала на колени перед его кроватью и заставила его повторять за мной, вполголоса умоляла молчать. Я сделала кое-что плохое, чтобы тебя спасти. Теперь ты должен держать это в тайне, чтобы меня защитить.
– Молодец. А когда папа спросит, где ты был, что ты ему скажешь?
– В Корнуолле с дядей Джеффом.
– И Лейлой, – добавляю я.
– И Лейлой.
– Молодец. Что вы там делали?
– Мы ходили на пляж… – Он смотрит наверх, просунув кончик языка между губами, чтобы вспомнить, какие я еще называла ему развлечения. – Мы ловили крабов. Катались на лодке.
– Хорошо. Попозже можем еще раз повторить.
Я улыбаюсь ему, надеясь, что он улыбнется мне в ответ, покажет свои крошечные молочные зубки. Не произнося ни слова, он снова опускает глаза на куклу.
У меня с лица медленно сползает улыбка.
Дай ему время.
Я засовываю две линзы в задний карман джинсов и спускаюсь со стремянки с отверткой в руке.
– Тебе стыдно?
Я замираю на стремянке, вцепившись в дугу с такой силой, что белеют костяшки пальцев.
А мне стыдно?
Только когда мы с Заком вернулись домой и я положила голову на подушку, я начала задумываться о том, что произошло. Я ждала, когда меня накроет чувство вины, когда начнет сдавливать грудь, зарождаться тошнота внутри. Но я ничего не почувствовала. Никаких угрызений совести.
Перед операцией я винила себя за то, что собираюсь отнять жизнь, так ведь? Я пыталась придумать другой способ; боялась встречаться с мистером и миссис Шабир перед тем, как идти в операционную. Но было ли это чувство вины? Или мне просто невыносимо было потерять контроль над ситуацией?
