выразил характер человека, главные черты его личности, его души, быть может, увидел то, что не видит другой, даже сам Сароян. Это был простой и емкий рассказ о человеке, созданный кистью, — такой же простой и емкий, как рассказ Сарояна, созданный словом.
Кстати, поэт Геворг Эмин, побывавший немало лет спустя во Фресно, сказал мне, что Сароян очень увлекается рисунком и украсил квартиру своими работами.
Но — снова об интервью, теперь уже не сворачивая в сторону.
Итак, вернувшись в Америку, Уильям Сароян получил письмо из государственного департамента США:
«У нас возникли сомнения относительно точности заявлений, приписываемых Вам московской «Литературной газетой» в номере от 29 сентября 1960 года. Прилагаем к сему фотокопию статьи и ее перевод».
Еще шла «холодная война», все, кто подозревался в «антиамериканской деятельности» там, в Америке, брались на заметку, и похвалы Сарояна нашей стране бесследно не прошли.
Ответил он не сразу. Спустя год. Ответил, как подобает писателю. В автобиографической книге, которую он тогда написал. Вышла книга в Нью-Йорке под названием «То приедет, то уедет, сами знаете кто». В ней есть глава «Паспорт». И в этой главе такие строки:
«Уважаемый Паспортный отдел государственного департамента!
Ваше письмо я прочел, с приложениями ознакомился. Что-то не пойму я из этого письма, ждете Вы от меня ответа или нет. Но, с другой стороны, я ума не приложу, с какой бы стати было Вам посылать мне письмо с приложениями, если бы Вы не ожидали моего ответа. Или, может быть, я просто-напросто не понимаю языка, на котором изъясняются различные правительственные ведомства? Как знать, быть может, на самом деле тут черным по белому написано: «Вам лучше бы ответить, не то...»? Иначе как объяснить связь между Паспортным отделом и тем, что я недавно побывал в России? Я привык говорить то, что думаю, или, во всяком случае, стараться говорить то, что думаю. Я не умею читать между строк, разглядывая скрытый смысл того, о чем вообще ни слова не говорится.
Уж не кроется ли здесь завуалированная угроза — так, кажется, это называется?
Ну, если это и впрямь завуалированная угроза, значит, так уж, наверно, положено, чтобы взяли да и адресовали мне завуалированную угрозу...»
И далее каждой своей строкой писатель высмеивает попытки вырвать у него что-то вроде «покаяния» или отречения от высказанных им в советской газете взглядов. Своим ироническим замечанием (вспоминается его: «не могу жить без иронии») по поводу «сухой газетной манеры» изложения его высказываний Сароян еще сильнее подчеркивает свой решительный отказ подчиниться подсказке госдепартамента опорочить содержание интервью. А ведь именно эта «газетная манера» и могла бы послужить удобным предлогом для «отречения».
«Так чего же Вы хотите — чтобы я написал Вам письмо такого вот содержания: «Не беспокойтесь, мистер Паспортный отдел. Я патриот. Я люблю Америку и ненавижу Россию»?
Ну, а я не стану этого делать. Если бы Вы рассчитывали получить от меня ответ такого рода (а очень и очень возможно, что как раз на это Вы и рассчитываете), мне пришлось бы считать себя оскорбленным подобным отношением ко мне... Так что, увольте, не могу пойти Вам навстречу. Отказываюсь.
Я ведь не состою на государственной службе. И никогда не состоял... Куда бы я ни ездил, я езжу на свои деньги и говорю от своего имени.
Если Ваше письмо нужно понимать как предписание не высказываться даже от моего собственного имени, то, простите, подобные инструкции для меня неприемлемы...»
Много воды утекло с тех пор, многое изменилось. «Холодная война» сменилась годами разрядки. Но вот снова на горизонте мира повеяло холодом. И мне захотелось спросить Уильяма Сарояна о том же, о чем я спрашивал его двадцать лет назад.
Я узнал его телефон во Фресно и в Париже, где он нередко бывает, и собрался было позвонить. Но не сделал этого. Я был уверен, что честный, добрый и мужественный человек Сароян и честный, добрый и мужественный писатель Сароян ответит так же здраво, как и двадцать лет назад. Что он, собственно, и делал не раз за эти двадцать лет — и в Москве, и в Ереване, и в Софии, и в своей стране. Я мог бы легко привести здесь цитаты, которые перекликались бы со старым интервью. Но еще раз спрашивать, чтобы, чего доброго, госдепартамент снова запросил от Уильяма Сарояна разъяснений?..
Я не стал ему звонить.
Когда эта книга готовилась к печати, из США пришла печальная весть о том, что в городе Фресно (штат Калифорния) в возрасте 72 лет скончался один из крупнейших современных американских писателей Уильям Сароян.
Позже стало известно, что в своем завещании Уильям Сароян просил, если это окажется возможным, захоронить часть его праха в Армении, на земле предков.
Примечания
1
Стоянках (фр.)
2
Полное собрание сочинений, т. 6. Л., «Наука», 1978, с. 555.
3
Дела III отд. об А. С. Пушкине. Изд. Балашева, 1906, с. 91.
4
Спустя семь с половиной лет, узнав о гибели Пушкина, сюда, к храму святого Давида, придет писатель-декабрист Александр Бестужев-Марлинский, находившийся тогда в южной ссылке. Он позовет священника отслужить панихиду на могиле Грибоедова. «...И когда священник запел: «За убиенных боляр Александра и Александра», рыдания сдавили мне грудь — эта фраза показалась мне не только воспоминанием, но и предзнаменованием... Да, я чувствую, что моя смерть также будет насильственной и необычной, что она уже недалеко...» — писал Бестужев-Марлинский своему брату Павлу Бестужеву. Не прошло и пяти месяцев, как Александр Бестужев-Марлинский был убит на мысе Адлер.
5
Создатель армянского алфавита.
6
Нанизанные на нитку ломтики грецкого ореха, облитые виноградным соком — дошабом.
7
Персики, начиненные молотым орехом.
8
И то и другое — верхняя одежда из оленьей кожи, отделанной песцом или выдрой. Но только палица, в отличие от малицы, без капюшона.
9
Перевод И. Сельвинского.
10
