жаждет чего-то по-настоящему, у него стремление есть. Цель влечёт, и силы находятся. Он сквозь огонь и воду пройдёт, чтобы своего достичь! – горячо возразила Романова. – Сила надежды так велика, что перед ней отчаяние отступает. Всё возможно, если веришь, если надеешься, если хочешь!
Ильхор поглядел на неё удивлённо – мол, а кто разрешал рот открыть этой девчонке зелёной? Но потом, видимо, решил, что в вольнице и девицы за словом в карман не полезут.
– А вы, миледи разбойница, старших бы лучше послушали! Говорю вам, есть вещи, которых не изменить, мечтай – не мечтай! Знавал я одного такого – мечтал жить вечно… И где он теперь, как думаете? Бессмертным стал? Не спасли мечтанья-то! Давно уж черви жрут тело его бренное. Не бывает на свете чудес…
– Нет, старик, – вдруг негромко, но твёрдо перебил его Эливерт, – видно, хоть седа твоя борода, и голова плешива, а мало ты в жизни видел. И не понял вовсе ничего! Всякому псу – свою конуру… Вот ты всю жизнь и боялся нос из своей конуры показать. А зря! Глядишь, тогда бы и узнал, что бывают чудеса на свете! Бывают, эрр Ильхор, да ещё какие! Случается так, что и обречённый на смерть выживает, потому что очень хочет жить, дышать, мечтать. Бывает так, хоть ты и говоришь, что это невозможно, что рабу и бродяге владетели земель кланяются, как вельможе знатному. Знавал я и разбойников, что ремесло своё бросили да честными людьми стали. А ещё есть такая магия, что может и бессмертного в человека обратить.
Настя заметила, как при этих словах Эливерта Наир слегка вздрогнул – слишком близко проскользнули речи разбойника от запретной тайны госпожи Лиэлид.
– Так что, всё возможно в этом мире! А если чего-то ещё не было, так ведь не значит, что и не будет никогда… Потому верить надо, надеяться надо и вперёд идти! Всегда вперёд! Сквозь огонь, сквозь тьму, сквозь страхи и слабость свою, всё равно вперёд! Потому что, если остановишься – ВСЁ. Конец! Не человек ты тогда больше, а пёс в конуре. Старый, никчёмный, беззубый пёс. А по мне, эрр купец, уж лучше сдохнуть, чем так прозябать.
– Складно говоришь, эрр Эливерт… Послушаешь тебя, и впрямь поверишь, что и радугу, как петуха, можно за хвост словить, – усмехнулся купец. – А все-таки ж славная песенка!
– Эрр Ильхор, к чему спорить? – вновь влезла в разговор Настя. – Вы уж лучше спойте нам!
Старик улыбнулся щербатым ртом.
– Ладно, лисичка рыжая, для тебя спою! Только, не обессудь, как умею, так и того… Голосом Дух-Создатель не наделил.
И он хриплым баском завёл свою балладу:
В краю неблизком-недалёком,
За лесом, у большой реки
Жил в деревеньке, каких много
Один обычный дуралей.
Обижен дважды был судьбою
Несчастный дурень – спора нет:
Ума ему не дало небо,
К тому ж с рождения был он слеп.
Тут, к удивлению Анастасии, Эливерт, что плёлся рядом с телегой, почти не подгоняя уставшего от жары Ворона, начал негромко подпевать Ильхору. Вид у него был скучающий, понурый – со стороны казалось, что это вовсе и не он, а кто-то другой, невидимый, поёт.
Глаза синей небесной выси,
Румянец нежный на щеках,
И звонкий смех, как колокольчик,
Звучал в коралловых устах.
Но за красою ненаглядной,
За златом локонов льняных
Скрывался нрав гордячки вздорной
С жестоким сердцем ледяным…
И было ясно, что не пара
Слепой дурак красотке той.
Знать должен каждый своё место,
А не гоняться за мечтой!
Эливерт замолчал на полуслове, только слушал, задумчиво глядя вдаль…
Но тут уж заголосил Ильхор – пел он, в самом деле, не очень благозвучно, но старался изо всех сил. Баллада оказалась длинной, а финал печальным.
И помер старый дурень тот,
Слепой и бесполезный,
Не нажив вовсе ничего,
Как старый пёс облезлый.[1]
Песня смолкла. И тишина, накрывшая равнину, внезапно показалась Насте неестественно молчаливой.
– Ну? – хмыкнул Эливерт. – Разве не глупая песня? Дурацкая история про дурака!
Голос у него был раздражённый.
– Боюсь, эрр Ильхор, мне вы ничего не доказали! – вздохнув, добавил Наир. – Невозможно жить без стремления к чему-то лучшему, светлому!
– Согласна с тобой полностью! – кивнула Рыжая.
– Молодёжь… Упрямые, как… – купец бросил короткий взгляд на атамана и не стал договаривать. – Разве вас можно вразумить?
– Не можно и не нужно! – фыркнул Эл. – Я тебе так скажу, эрр купец – у каждого из нас своя судьба, своя радуга! Кому-то летать, а кому-то ползать. И, провалиться мне в Лидонское ущелье, хоть один из нас четверых да сумеет поймать свою радугу! И ненапрасным будет его путь! Но, своей воровской удачей могу побиться об заклад, не ты это будешь, эрр Ильхор, не ты. Ты так и будешь тащиться по пыльной дороге и не посмеешь взглянуть в Небеса. А я посмею! Я найду свою радугу!
– А мне и на земле неплохо, милорд атаман, – с фальшивой гордостью заявил купец.
– Ну и хрен с тобой! – Эл обернулся, слегка пришпорил жеребца так, что тот оживился, затанцевал. – Эй, Дэини, что-то от таких унылых баллад на душе паскудно становится, будто сидишь не в седле моего Ворона, а на лысой кочке посередь гнилого болота! Давай-ка нашу, удалую, заводи!
– Да запросто! – воскликнула Настя. – Ничего на свете лучше н-е-е-е-ту…
– Чем бродить друзьям по белу све-е-е-ту! – вдохновенно поддержал разбойник.
– Тем, кто дружен, не страшны тревоги! – подхватил Наир.
И вместе дружно гаркнули:
– Нам любые дороги дороги!
Ильхор поглядел на них со снисходительной ухмылкой, но ничего больше не сказал. Так они ехали дальше, и песня струилась вперёд, рассекая ветер, змеилась, как пыльная, растрескавшаяся на солнце ленточка дороги.
Наше счастье жить такой судьбою!
Наше счастье жить такой судьбо-о-ю![2]
[1] стихи автора
[2] Юрий Энтин
– А вот и постоялый двор «Почтенный эрр»! Теперь уже недалече до владений благословенной нашей миледи Лиэлид, – облегчённо вздохнул Ильхор, когда впереди у дороги показались крыши каких-то строений.
– Да, лошадям отдохнуть надо малость, – согласился Эливерт.
– Напоить их надо. Жара такая, что они скоро прокоптятся, как на углях, – закивал Наир.
– Да и нам, по правде сказать, не мешало бы горло смочить, – расправив плечи, добавил Эливерт.
