держал его для себя?
Он кивнул, опуская глаза:
— Я не мог безнаказанно нарушить клятву.
Я молчала. Наконец, вытянула руку из его пальцев.
— Она отдала его Зорон-Ату. Сказала, тот знает, что делать.
Нордер-Галь кивнул:
— Я не удивлен. Это было почти неизбежно.
Я недоумевала:
— Но ведь это убийство.
— Ты своими глазами видела знаки Ариш-Андила. По нашим законам — преступления нет.
Я пожала плечами:
— Тогда половина вашей страны может безнаказанно перетравить друг друга. У вас странные, дикие законы.
Нордер-Галь неожиданно рассмеялся, и его резкое лицо смягчилось, изменилось до неузнаваемости. Он будто помолодел.
— Семьи хранят Ариш-Андил, как драгоценность. Как самый крайний способ сохранить свою честь. Мой — достался мне от отца. Тому — от его отца. Никто из моих предков не воспользовался им.
— Так вот почему она была так убеждена в твоей причастности. Она даже не сомневалась.
Нордер-Галь кивнул, прикрывая глаза:
— Ты не могла подобрать его в мусоре под ногами, могла получить только от меня…
Я опустила голову. Стало стыдно. Чувствовала себя, как провинившаяся школьница. Даже казалось, что я краснела:
— Это вышло случайно. Я не собиралась забирать. Просто смотрела, пытаясь понять, что это.
Он сглотнул. Так смотрел мне в лицо, будто приходил в восторг от моего замешательства. Жадно считывал эмоции.
— Теперь все это не имеет значения.
Я лишь кивнула — он был прав.
— Что случилось, когда я была в метаторе? Как там оказался Зорон-Ат?
Нордер-Галь отстранился, резкое лицо скривилось в едва уловимой усмешке:
— Я не хотел потерять тебя.
Я молчала. Эта фраза ничего не поясняла. Он понял это.
— Метатор был неисправен.
— Откуда ты знаешь?
Он вновь усмехнулся, бегло пошевелил пальцами:
— Потому что сделал это собственными руками. Еще там, на корабле. Когда получил приказ архона убить тебя, если Этери не возродится. Я вытащил тебя, едва заметил дым.
— А Зорон-Ат?
— Было бы глупо позволить ему докопаться до истины.
Я кивнула — все это выглядело вполне разумно. Но… Я покачала головой:
— Я хорошо запомнила твое лицо. Ты был не рад мне.
— Потому что принял тебя за Этери. Твои глаза изменились. Никто из нас не видел подобного… Тебя выдало замешательство. Но теперь все это не имеет значения. Ты приняла власть.
Я посмотрела в его лицо:
— А что имеет? Что теперь будет, Нордер-Галь?
— Надеюсь, Виссар получит разумного правителя.
Я покачала головой:
— Но какой из меня правитель?
— Я буду рядом, если будет нужно.
Я желчно усмехнулась:
— Ускользает твое несостоявшееся возвышение? Кажется, вы были обручены. Ты и Этери. Ведь так?
Он снова поймал мою руку, с силой сжал пальцы:
— Ты можешь объявить о расторжении хоть сейчас — это ничего не изменит в моем отношении. Я буду рядом… Если ты позволишь. Ты что-то перевернула во мне. Изменила. Привязала к себе.
Я выдернула руку из его обжигающей ладони:
— Не я. Наир. Но его, как я понимаю, больше нет, и не будет.
Он коснулся лбом моего колена:
— И я этому рад. — Нордер-Галь поднял голову, почувствовав мой недоуменный взгляд: — Наир пьянил. Оставались лишь дикие инстинкты, которые отсекали разум. Но теперь, с холодным рассудком, я сумел отделить то настоящее, что действительно важно. Ты удивительная. Нежная, тонкая, хрупкая. Совершенная. Я должен быть рядом не потому, что так велит долг, а потому, что так хочу. Сам. Собственным сердцем. Хочу оберегать тебя.
Я не сразу поняла, что он целовал мои пальцы, часто и порывисто. Смотрела на взъерошенный ежик серых волос.
— Я причинил тебе много зла. И я пойму, если ты не сможешь или не захочешь меня простить. Но, если… когда-нибудь…
Нордер-Галь не договорил, потому что его слова, как падение огромных градин, разбивал сильный методичный стук в оконное стекло. Нордер-Галь обернулся, вскочил, бегом кинулся к окну. Вместе с холодным уличным воздухом в комнату ворвался знакомый упругий шелестящий звук. Асуран. Перилл сделал несколько кругов под потолком, оглашая пространство знакомым пронзительным писком, спланировал на плечо хозяина.
Удивительно было видеть, как преображается лицо Нордер-Галя. Озаряется неподдельной радостью и неожиданной нежностью. Асуран закатывал глаза, терся огромным лакированным клювом о его щеку, урчал, как довольная кошка. Нордер-Галь почесывал его загривок, и эта странная пара казалась в этот миг неподдельно счастливой. Ровно до тех пор, пока Асуран не слетел на подлокотник моего кресла.
Я вздрогнула, даже дернулась, но один-единственный взгляд на птицу расставил все по местам. Асуран приоткрыл клюв, вывалил розовый язык и легко коснулся моей руки. Почти как верная собака. С той лишь разницей, что птичий язык был твердым и сухим. Заурчал, терся щекой, подставляясь под мои пальцы. И я без страха погрузила их в упругие черные перья. Он подкрадывался ближе, до тех пор, пока не прижался ко мне крепким упругим боком. Положил голову мне на грудь. Заурчал, как старый холодильник, время от времени попискивая и закатывая удивительные лимонные глаза, которые теперь совсем не казались страшными. Их хотелось разглядывать.
Нордер-Галь кивнул:
— Уж, он умеет выбирать, даже не сомневайся. Я сгораю от ревности, но не могу не согласиться с его выбором. Асуран сам выбрал себе хозяйку. — Он покачал головой: — Нет, ты не Тарис. Никогда не была Тарис. У тебя должно быть особенное, прекрасное имя… — Он молчал, заглядывая мне в глаза. — Какое? Назови свое имя.
Я пожала плечами:
— Разве теперь я не благородная Этери?
— Для них, не для меня.
Я какое-то время молчала, теребя перья, наконец, подняла голову:
— Марта.
Теперь молчал Нордер-Галь. Будто крутил его в голове на все лады. Снова опустился у моих ног, коснулся руки:
— Марта… Оно звучит, как весна. — Он вновь коснулся губами моих пальцев: — Только не прогони. Единственное, о чем я прошу.
— Я не справлюсь без тебя — ты единственный знаешь мою тайну.
Нордер-Галь опустил голову:
— Я ваш слуга, моя сиятельная госпожа. И жду приказаний.
Я отогнала Асурана, сжала пальцами подлокотники кресла:
— Приказываю отозвать войска. Больше ни один виссарат не перейдет горы Мангора.
Эпилог
Я стояла на вершине дозорной башни и смотрела, как Асуран рассекает воздух над летней долиной. Проворная черная тень в лазурном небе. Он один мог нарушить границы. Насколько хватало глаз, тянулись сочные зеленые холмы. И даже ветер, прилетающий с
