Наследия Петра Великого, Екатерины II и Александра I более не существовало.
Отношения с Францией, рассматривавшиеся как ключ к интеграции России в Европу – к мечте, осуществить которую стремились с постоянным упорством и переменной удачей почти все русские монархи, завершились в 1921 году констатацией драматического факта – изгнания России из Европы. Значит ли это, что историческая ставка Петра Великого не сыграла?
Одно символическое событие, похоже, подтверждает это. В сложный период переговоров в Брест-Литовске, вплоть до последних их часов, немцы продолжали продвижение на территорию России, чтобы оказать давление на своих визави; 2 марта, накануне подписания договора, они решили подвергнуть бомбардировке Петроград. Ленин, убежденный, что их цель не добиться мира, а разрушить столицу и уничтожить власть большевиков, перенес столицу из Петрограда в Москву в надежде спасти революцию. И с тех пор Москва остается столицей России. Как символично! Санкт-Петербург, переименованный в Петроград, был европейским городом, «окном в Европу», европейской ставкой Петра Великого. Москва – квинтэссенцией долгой истории, где переплетались Европа и Азия, средоточием азиатских традиций России. И перенеся столицу в Москву, Ленин, воспринимавший, впрочем, революцию исключительно с точки зрения европейца, повернулся спиной к европейской России и предал забвению мечту Петра Великого.
Эпилог
История не заканчивается, что бы ни писал по этому поводу Фрэнсис Фукуяма.
Революция 1917 года, положившая конец французской мечте России и изгнавшая ее из Европы – что символизировала Москва, вновь ставшая столицей, – стояла также у истоков нового миража. C 1921 года большевистская Россия, спасенная мирной передышкой и упрочившая свои позиции, усилившаяся с основанием Коминтерна, обрела абсолютно новый статус. Она стала «ярким светом с Востока», по словам Жюля Ромэна, «будущим рода человеческого», непревзойденным образцом прогресса, на который должно равняться человечество. Страна, ключевой характеристикой которой всегда являлась отсталость, которая стремилась подражать более развитым европейским государствам, чтобы обрести место в Европе, оказалась, таким образом, в авангарде, превратившись в пример для подражания для всех сторонников прогресса. Уже не Россия должна была следовать европейским странам, наступила очередь Европы и всего мира вдохновляться ею и следовать ее примеру! Какое замечательное проявление ленинского гения, сумевшего трансформировать дискурсом реальность! Он надеялся на мировую революцию, мечтал о ней, стремясь прицепить свою отсталую страну к локомотиву этой революции. Реальность принесла ему жестокое разочарование. Революция состоялась только в одной стране – России. Но дискурс обратил это историческое поражение в успех. Россию стали представлять в качестве образца и двигателя прогресса, к которому надлежит стремиться человечеству. И на русско-французские отношения наложило отпечаток в том числе и это радикальное изменение восприятия.
Победившая в России революция привела к изоляции советского государства, ставшего ее преемником. Хотя это государство вызывало симпатию у части европейской общественности, руководители других государств питали к нему враждебность, народы иногда тоже. Это продемонстрировала война 1920 года в Польше. После того как надежда на революцию угасла, ленинской России пришлось вернуться к традиционным межгосударственным отношениям, чтобы обрести в мирных условиях свое место в Европе. Но добиться мирного сосуществования было тяжело, поскольку все европейские лидеры опасались распространения революционной заразы и подрывной деятельности коммунистических организаций. Если Англия, прагматичная, как всегда, согласилась в 1921 году вести с Россией торговые переговоры, то Франция вела себя осторожней. Ее недоверие подпитывалось давними претензиями к этой стране. Россия «предала» ее, заключив сепаратный мир. Она предала ее также, отказавшись признать свои прежние финансовые обязательства. Миллионы французских держателей российских займов разорились, и этот вопрос десятилетиями отравлял российско-французские отношения. Только после распада СССР – спустя три четверти века – удалось найти компромиссное решение. Половинчатое, поскольку за эти десятилетия большинство держателей умерло или уничтожило бумаги, сочтя их бесполезными. Наследников у них осталось совсем немного, но французская общественность могла утешиться мыслью, что вопрос займов наконец урегулирован. Между тем Франция, где нашли убежище после революции члены русской правящей династии, избежавшие казни, и большое количество политэмигрантов, подвергалась нападкам со стороны Москвы, которая крайне неодобрительно относилась к теплому приему, оказанному эмигрантам – врагам революции. Недовольство Москвы нельзя назвать безосновательным, поскольку эмигранты стремились разжечь во Франции чувство недоверия и даже страха перед «мужиком с ножом в руках». Французское руководство беспокоило также подписание в апреле 1922 года Рапалльского договора между Германией и Советской Россией, примиряющего, казалось бы, непримиримых врагов. Но разве их не объединяло положение жертв Версальского договора, в подготовке которого они не участвовали и который исключал их из нового послевоенного мира? Наконец, во Франции опасались, что Французская коммунистическая партия, возникшая в 1920 году в результате раскола социалистов, подпадет под влияние Москвы и станет проводником идей мировой революции. Франция признала СССР лишь в октябре 1924 года, после других европейских стран, и это признание сопровождалось различными мерами предосторожности и несло на себе печать недоверия, которое оправдали последовавшие затем кризисы. В 1927 году французское правительство выслало полпреда Раковского из Парижа, подозревая его в «подрывных действиях». Все европейские страны осознавали тогда двойственность Советского Союза – государства, которое обязывалось путем заключения соглашений соблюдать нормы международной жизни, и в то же время революционного государства, чье призвание – расшатывать существующие устои во имя революции. Несмотря на все эти оговорки, СССР и Франция с годами сблизились. Если Англия, как и в прошлом, уделяла особое внимание советской внешней торговле, то Франция постепенно становилась политическим партнером СССР. Именно Франция поддержала вступление Советского Союза в Лигу Наций в 1934 году, когда из организации вышла Германия. Как тут не вспомнить о том, что в 2019 году опять-таки Франция проделала гигантскую работу, содействуя возвращению России в Совет Европы? Франция, таким образом, дважды способствовала обоснованию легитимности вхождения СССР, а затем России в круг так называемых «респектабельных» государств. Франко-советский пакт, заключенный в мае 1935 года Пьером Лавалем, вписывался в эту линию, хотя и представлял собой лишь усеченную версию более масштабного проекта, разработанного Луи Барту, – проекта Восточного пакта о взаимопомощи («Восточного Локарно»), движущей силой которого предполагался франко-советский союз. После убийства Барту проект положили под сукно, но Лаваль при поддержке Литвинова, стоявшего тогда у руля внешней политики СССР, позаимствовал из него ряд элементов. Франция, таким образом, сотрудничала с бывшей Российской империей с целью создания системы коллективной безопасности. Но в то же время СССР не оставил мысли о подрывной деятельности или, точнее, об орудиях этой подрывной деятельности.
