— И что это за слово?
— Да так… Счастье.
Она уткнулась носом в его шею, завозилась, уютней устраиваясь у него на груди.
— Пока мы были там, на крыше, мы видели очень много падающих звёзд. Десятки. Я думал, хоть один-то раз я попал в тот миг, пока они… падают. Получается, ни разу не попал.
— Ещё сбудется, вот увидишь! — пообещала она.
Он уже снова засыпал, когда её рука юркнула к нему под рубаху, зашебаршила ловкими пальцами и пролезла в штаны.
Прикосновение прохладных пальцев к уду вырвало Славку из полудрёмы, как морковку из рыхлой грядки. А шаловливая рука не унималась — нежно поглаживала, покручивала, сдавливала.
Заработал литейный цех, налились жаром доменные печи, и скоро Читиной руке стало тесно. Чита горячо задышала в Славкину шею, оттянула край штанов, выпуская наружу разогретый налитой ствол. И тут же её голова соскользнула вниз — мягко, влажно, сладко насадилась губами на уд и начала ходить вверх-вниз, вверх-вниз.
Славка протяжно выдохнул, запрокинул голову, свободной рукой зашарил по блузке. Нашёл, где кончается ткань, пролез за край, запустил ладонь качаться по гладким упругим волнам. Другую руку положил на голову Читы, и эта ладонь тоже закачалась — вверх-вниз, вверх-вниз.
Всё тело окатило жаром, темнота вспучилась яркими пятнами, словно сотни звёзд разом сорвались с небосклона.
Немного погодя, Чита боднула Славкину ладонь затылком, вывернулась из-под шарившей по её груди руки и поднялась со скамьи.
— Это наша брачная ночь, — зашептала ему на ухо. — Подвинься, да, вот так вот, хорошо… а-х-х…
Своими губами она накрыла его губы, обхватила рукой его шею, зашуршала тканью, второй рукой ухватила его за уд, направила и села. Славка, не открывая глаз, нашёл руками её спину. Закачалась спина — вверх-вниз, вверх-вниз. Заскрипела деревянная скамейка. Задышала Чита шумно, уткнувшись губами в Славкину макушку. Славка тоже задышал жадно, обхватил Читу за талию, сжал сильно, стал ей помогать — надавливать и приподнимать, надавливать и приподнимать.
— Можешь в меня, — поплыл её шёпот у него в голове. — Можешь, да-а-а-а…
Её тихий, как шум крыльев ночной птицы, стон вошёл в Славкино сознание, поднял там неуправляемый вихрь, вычистил всё до последней мысли-пылинки и взорвался белым пламенем. Он содрогнулся, вжимая её в себя, задеревенел, выгнув спину и, запрокинув голову, ударился затылком о стену, но даже не заметил. Выдохнул бесконечным выдохом.
Сладость и восторг!
— Что молчишь, Дядёк? — вновь отметился из своего угла Аркаша. — Ведь грех творят у тебя под самым боком.
— Все мы грешные, — спокойно ответил Дядёк. — А ты сиди да помалкивай.
* * *
Их выпустили поздним вечером, наказав из «общежития» без особых указаний на улицу не выходить.
Постоянно находиться в одном помещении с Аркашей, который от скуки не придумал ничего лучшего, чем постоянно задираться, было сродни пытке. Славка терпел и не реагировал на провокационные реплики, хотя иногда хотелось ответить, и не только словами. Дядёк ушёл в себя, почти всё время он сидел на кровати с закрытыми глазами, беззвучно шевелил губами, да крестился. Но хуже всего было то, что Читы не было рядом. Её отправили в пряничный флигель — заточили отдельно от остальных.
«Как она там? — думал Славка. — Жалеет ли о том, что случилось в подвале?» И тут же сам себе отвечал: «Нет! Не жалеет! Конечно, не жалеет! Думает ли она о нём, как он думает о ней сейчас? Наверняка думает!»
От этих мыслей становилось легче.
Там, в темноте подвала, он ничего не смог разглядеть. Но он не был слеп в свой первый раз. Он видел руками, губами, ушами, носом, каждой клеточкой тела видел.
А ещё он думал о Чёрном человеке, о невидимке, убившем Эжена.
Толстяка Славке было совсем не жалко. Его пугало не убийство человека, смерть которого он видел своими глазами, а то, что убийство это было совершено преступником, которого не видит Система.
А если бы не было Системы? Если бы каждый мог так же?! Любой! И ведь когда-то люди так и жили. Тысячи, сотни тысяч, миллионы людей без браслетов! Миллионы невидимок! Миллионы потенциальных убийц!!!
Он посмотрел на свой браслет раба. Уж лучше такой, чем вообще никакого! И мысль эта ударила больно — вот оно, смирение!
Нет уж! Лучше думать о Чите. О том, какая у неё упругая грудь. О том, какой скользкой она была там. О том, как пахла её взмокшая кожа. Каким горячим было её дыхание. И шёпот нежный…
* * *
На следующий день к большому Славкиному облегчению охранник куда-то увёл Аркашу и даже разрешил выходить на улицу, хоть и недалеко от «общежития». Старик по-своему понял это «недалеко» и почти сразу же отправился в свою часовенку. Славка остался совсем один.
Но, как оказалось, ненадолго.
Дверь тихонько скрипнула и в комнату проскользнула Чита.
— А я к тебе убежала, — заговорщицким шёпотом сообщила она, прижавшись спиной к двери.
Он бросился к ней, стал целовать в губы, в щёки, в глаза. Потом отошёл на шаг, разглядывая, будто желая убедиться, что она ему не померещилась.
— Тебе ж достанется! — смеясь, воскликнул он.
— Не достанется! Я тут такие тропки знаю, что не уследят.
— По браслету отследят, глупындра!
— И что, отшлёпают? — засмеялась она. — Вот страсть как страшно! Ты один?
И, не сговариваясь, набросились друг на друга. Жадные вздохи, жадные руки, жадные-жадные поцелуи. Кое-как добрались до уборной, закрылись на швабру, стали одним целым. В отсутствие темноты, когда всё, что должно быть скрыто, открылось жадному влюблённому взору, Славка «вскипел» слишком быстро, но потом, отдохнув несколько минут в уютных объятьях Читы, старательно исправился.
На следующий день его и Дядька направили на уборку придворцовой территории. После лютой грозы работы в парке было много, но Славка был этому только рад. А на закате Чита снова пришла, уже не скрываясь — разрешили. Вдвоём они улизнули от Дядька и насупившегося Аркаши на конюшню, где запах сена и желания, смешиваясь, кружили голову, где шум близкого леса дарил иллюзию свободы, где две влюблённые души качались на волнах: вверх-вниз, вверх-вниз, вперёд-назад, вперёд-назад…
То были его лучшие дни в худшие времена.
* * *
А утром четвёртого дня Аркашка, сияющий от переполнявшего его восторга, влетел в общежитие, едва не грохнулся, запнувшись о порог, и торжественно-звенящим голосом выпалил:
— Эй, Подарочек! Слушай, чо скажу! Хозяйка тебя продаёт!
Славка, Чита и Дядёк в момент шумного появления Белобрысого сидели за столом и неспешно завтракали, обсуждая, скоро ли их уже переселят в домики возле пруда. Белобрысый возник в тот момент, когда Чита дознавалась у Дядька, какой сорт яблоньки лучше всего было бы посадить на участке.
