Книга Там, где нет места злу - Кэролайн Грэм

Проблема в том, решил он, что сегодняшнему дню просто не вынести взваленного на него груза романтики и сентиментов. Да, бесспорно, это особенный день, но и обычный тоже. Обычный день, который надо прожить обыкновенно и по возможности уютно.

Завтрак в постели не удался. Барнаби вообще не помнил, чтобы когда-нибудь раньше ему случалось завтракать в постели. Джойс принесла поднос с чудесной розой в хрустальной вазочке, Том старался сидеть очень прямо, прижавшись спиной к подушкам, чтобы не расплескать кофе, когда окунал в него круассан.

Жена устроилась рядом со своим подносом, ела грейпфрут, загораживая ладонью, чтобы не забрызгать соком постельное белье, и повторяла: «Хорошо, правда?» Потянувшись через постель включить радио, она задела и опрокинула вазочку с розой.

Дальше — больше. Барнаби вдруг понял, как себя чувствует дочь в день премьеры. Она ему рассказывала. Стараешься поспать подольше, тянешь волынку за завтраком. Притаскиваешься в театр в полдень, хотя делать тебе там нечего, только другим мешаешь. Находишь кого-нибудь, с кем пойти на ланч. Бывает, фильм какой-нибудь посмотришь. И все равно окажется, что надо убить еще три часа. Пытаешься отдохнуть, пробежать глазами свой текст. Зато последний час проносится вихрем.

Вот и они с Джойс угодили в такое же болото. Глупость какая. Почему этот день не может быть просто обычной субботой? Джойс глядела на Барнаби из окна кухни. Он помахал ей, она ответила напряженной улыбкой и дотронулась до прически. Возвращая на место лейку, он напевал: «Какая разница, какой день…»

Куда-то делся ящик из гаража. Барнаби всерьез озаботился этим. Когда он сказал Джойс, что ящик пропал, жена ответила, что в нем был стул, принадлежащий члену их любительского театра. Дескать, тот недавно переезжал, а в новом доме не нашлось места для стула. И вот вчера пришел человек, которому отдают стул, и забрал его. Только и всего, конец истории.

Барнаби снова набил бочку окопником и залил водой, а сам взялся подрезать кизильник, который слишком уж вымахал. Остаток утра прошел приятно. Он даже не заметил, как пролетело время и Джойс позвала его на ланч.

После ланча жена сказала, что отлучится на некоторое время, а Барнаби задремал ненадолго, потом посмотрел спорт по телевизору, снова задремал, а после приготовил себе чашку чая. Джойс вернулась только в шесть. Объяснила, что была в кино, смотрела «Хвост виляет собакой», и это так здорово, что им обязательно нужно купить видео.

Барнаби не спросил, почему его не позвали в кино. Каждый из них проживал этот странный, непривычный день по-своему. Сам он занимался тем, что обычно делал по субботам, разве что вздыхая чаще обычного, а Джойс заполняла день хождением и суетой.

К шести оба были в спальне и переодевались. Барнаби надел жестко накрахмаленную белую сорочку и темно-синий костюм-тройку. Обуваясь в сияющие «оксфорды», он смотрел, как Джойс красится перед увеличивающим зеркалом, ярко освещенным угловой лампой. На ней была кофейного цвета нижняя юбка, отделанная венским кружевом, которую Калли давным-давно окрестила «маминой оговоркой по Фрейду»[61].

Барнаби вдруг осенило, что его подарок, тщательно продуманный, красиво выполненный, изящно упакованный, всего лишь бесполезный предмет роскоши. Да, изысканно, но толку-то от него никакого. Где, кроме винтажных иллюстраций к сказкам и фильмов тридцатых годов, увидишь женщину, которая держит зеркало в одной руке, а расческу в другой? Теперь им нужны обе руки и хорошее освещение. Он вздохнул.

— Ради бога, Том! — взмолилась Джойс.

Она купила себе новый костюм ради такого случая. Цикламеновый, отделанный черной тесьмой. В духе Шанель. Цвет выглядел ярче, чем в магазине, и не сочетался с помадой. От сережек уши уже сейчас щипало, но только в этих она выглядела как надо. Помня, что макияж должен продержаться весь вечер, Джойс наложила его гораздо гуще обычного и теперь думала, не стоит ли все снять и нанести по новой. Говорят, чем старше становишься, тем меньше надо краситься. Она едва удержалась от вздоха. Еще не хватало, чтобы они оба вздыхали.

Барнаби, который в последние двадцать минут только и делал, что выглядывал в окно, возвестил:

— Приехали.

Откупорили первую бутылку «мумм кордон руж» и выпили по бокалу. Калли и Николас прокричали: «Поздравляем!» — и вручили подарки. Джойс получила серебряный медальон с выгравированной на крышке датой свадьбы и крошечным портретом четы Барнаби внутри. Они были совсем не похожи на себя нынешних. Видимо, гравер работал по старой фотографии, сделанной Калли годы и годы тому назад. Барнаби достались строгие, квадратные серебряные запонки, тоже с гравировкой, в кожаной синей коробочке.

Джойс подарила мужу кожаный органайзер с тонкой серебряной пластиной, привинченной к верхней крышке переплета. На ней каллиграфическим почерком было написано его имя и даты 1973–1998. Барнаби похвалил органайзер (очень красивый) и пообещал, что наконец-то станет более организованным. Давно пора, заметила Калли. Они выпили, вновь наполнили бокалы, и Джойс открыла свой подарок.

Она ахнула от удивления и радости, да что там, от счастья:

— Том! Это самая красивая вещь… которая… которую… я…

И жена поцеловала его. Барнаби улыбнулся и обнял жену. Полюбовался, как она смотрится в зеркальце, держа его в вытянутой руке (в полном соответствии с его задумкой). Однако при резком кухонном свете Джойс себе не понравилась. Тень пробежала по ее лицу. Слишком сильно накрасилась. Это не зеркало показывало, это она так чувствовала. Она чувствовала себя старой и какой-то осунувшейся. Даже измученной. Она повернулась к дочери:

— По-моему, эта помада мне не идет.

— Мама, при таком ужасном освещении ничего никому не идет. Я, например, выгляжу на сто лет.

— А я, — галантно подхватил Николас, — как монстр из «Черной лагуны».

— Кстати о свете! Может, нам включить свет в саду, папа? Из соображений безопасности и все такое?

— Пожалуй.

Барнаби давно установил в кустах семь светильников. Яркость их можно было регулировать. Получалось волшебно, как в театре. Смотреть и воображать, будто ты в оливковой роще где-нибудь недалеко от Афин, а рядом — Оберон и Титания. Когда Барнаби вернулся в кухню, в дверь позвонили, и Калли улучила момент, чтобы сделать телефонный звонок.

Кэб довезет их до станции метро «Аксбридж», на метро они доберутся до центра, ну а обратно поедут на такси. Ближайшая к «Монмут-стрит» станция — «Тоттенхэм-Корт-роуд», а в субботу вечером и в метро, и на улице полным-полно людей, настроенных хорошо провести время. До ресторана «Мон плезир» было всего десять минут ходьбы, но им показалось, что шли они гораздо дольше.

Их тепло встретили, усадили за столик, принесли меню. Барнаби огляделся. Конечно, он не ожидал, что заведение будет выглядеть точь-в-точь как раньше — это было бы даже глупо через двадцать-то пять лет. Том удивился тому, каким оно оказалось маленьким. Барнаби запамятовал, где именно они тогда сидели, но ему вспомнилось, что время от времени он поглядывал в окно и жалел прохожих, которые никогда-никогда, даже прожив сотню лет, не испытают его теперешнего счастья.