Ознакомительная версия. Доступно 17 страниц из 84
— Ты не спросила — где он…
— Не учи меня жить, ладно? Надеюсь, в надёжном месте? Нашёл — молодец, с меня причитается. Хотя и так сполна заплачено. Нет? Мало тебе?.. Давай, что принёс… Дата стоит?
— …
— Я не проверяю, надеюсь, осложнений не будет? Не будет?!
— …
— Ну — смотри, головы не сносить. Ладно, проходи, не стой бедным родственником, отметить надо. На кухню проходи, я сейчас. Посидим. Шампанское открой в холодильнике.
Бутылка открылась шумно. Она крикнула из гостиной: «Ты что там, застрелился? Ничего не разбил?».
Потом такой диалог, почти дословно.
— Ну что? За успех, Алик? Давай. Я тебя не забуду.
— Давай из одного.
— Что?
— Из одного.
— Что «из одного»?
— Фужера.
— Ага, сейчас. Спятил? Пей, пока я добрая. А то выгоню. Пей за меня, а я за тебя. До дна.
— Поменяемся.
— Что?
— Фужерами.
— Идиот. Ну давай, давай, поменяемся, кретин черножопый, давай. Ну? Доволен? Доволен?? У-у-у, ненавижу.
Они, видимо, выпили. Долго молчали. Потом он начал что-то говорить, очень тихо. Она сказала:
— Ладно, закрой сифон, нужны мне твои ласки. Оба мы убийцы. Дай вон сигарету, за тобой на столике. Принеси зажигалку, урод, в прихожей и пепельницу.
Когда он вернулся, она сказала:
— Ну, что? Меняться будем?
Он не ответил. Видимо, выпил, потому что Нестерова сказала:
— Ты чего без тоста-то?
Он ответил.
— Я с тостом.
И пошёл к выходу.
Она осталась на кухне, крикнула:
— И до свидания не скажешь?
— Нет. Прощай, Люба! И ты прощай, слышишь, ублюдок?
Уверен, это относилось ко мне, иначе — зачем кричать?
И хлопнула входная дверь.
Больше до прихода милиции я ничего не слышал.
… — Он вернулся через час, примерно, я его не узнал, честное слово, Юрий Николаевич, — другой человек. Прошёл к столу, сел и вдруг — я ахнул: стена перед ним пошла в разные стороны, а там — не поверите — огромный масляный лик Нестеровой Веры. Вот такой! — Мерин всем коконом вылез на поверхность одеяла и размахом забинтованных рук попытался очертить размеры увиденного. — Немыслимо! Мне даже подумалось, что я опять отключился — как живая. Он долго на неё смотрел. А потом вдруг — вот тут у меня действительно мурашки побежали — заговорил. Честное слово. С ней, со стеной заговорил. С портретом!..
…Аликпер Рустамович Турчак отпустил распахнувшего дверцу автомобиля охранника: «Свободен, Рамик, пройдусь, не ходи за мной».
— Когда, шеф?
— Завтра.
— Не понял.
В другой раз он бы его убил — что тут непонятного? Завтра есть завтра. Но сейчас тупая физиономия оруженосца вызвала улыбку.
— Уезжай, сказал, не серди земляка.
Повторять не пришлось: Рамик задом влез в джип и две машины враз растворились за углом.
И это рассмешило: никогда раньше не представлял, как срамно выглядят со стороны доморощенные эскорты.
Ходить пешком по улицам не доводилось, чтобы не соврать, лет сто: ощущение свободы, затерянности, неузнаваемости — всё это тоже наполняло радостью.
Ему было легко.
Как почти никогда.
Себе он с рождения не врал.
…Аликпер Рустамович безмолвно вглядывался в распахнутые перед ним на стене нереальные, красками обеднённые природные щедроты. «Ах, Люба, Люба, Люба, Люба… Нет, ни кистью, ни резцом, ни на холсте, ни в мраморе — никому в целом мире не дано повторить созданное нерукотворно. Нарисуй Солнце, изваяй Небо, вытки Океан, обними Вселенную — нет мощи — вот что такое Люба. За что, за какие мирские заслуги даровал ему Аллах это прикосновение».
— Ну что? — Сказал он вслух и сам не узнал своего голоса. — Давай прощаться? Наверное, уже скоро? Да? Для меня счастье — не знать, когда закончится это наше свидание. Но оно закончится, я знаю. Я ВИДЕЛ. Ах, Люба, всё бы, кажется, отдал, чтобы не видеть! Но — видел, когда за зажигалкой послала — увидел в зеркале. Тогда и умер. Думаешь, ты меня ядом этим убила? Нет. Ты меня убила тем, что захотела убить. Этим — убила. А так… Знаешь, я давно не живу, с тех пор, как тебя на катке увидел. Один миг только, в Крыму. Ты не помнишь. Никогда не мог понять — за что?! За что такое счастье неземное? — Он улыбнулся, подмигнул стенному изображению. — Не уходи, подожди, я тебе за это маленький сувенир хочу. — Щёлкнул кнопками сейфа за спиной, достал бумаги. — Вот, давно готово. Заверено. Расписаться только.
Расписался и прочитал.
«Завещание… так… так… вот — в случае моей смерти… так… утраты трудоспособности… так… всё движимое и недвижимое имущество завещаю Нестеровой Вере Артемьевне, год рождения, паспорт, адрес… Нотариус, подпись, год, число, печать».
— Всё! Теперь и моя подпись.
Он аккуратно уложил бумагу в сейф, щёлкнул ключами.
Долго молча смотрел на стенное изображение. Сказал сдавленным голосом:
— И ещё: ты этим смертным бокалом, Люба, подарила мне жизнь. И я тебе хочу — жизнь: ведь, кроме того жмурика, — ты чиста, так я понимаю, да? И живи. Я всё равно тебя дождусь.
Он достал из стола лист бумаги и стал быстро писать. Потом сложил его вчетверо, откинулся на спинку кресла, двумя руками сжал грудную клетку.
— Вот. Теперь, кажется, всё: ты мне — жизнь, и я тебе — жизнь. Да? Квиты. — Помолчал и тихо так. — Знаешь, что-то плохо. Уже, да? Так быстро?..
…— не поверите, Юрий Николаевич, мне прямо до слёз его жалко стало. Я же склянку-то эту поганую подменил. Под-ме-нил, — Мерин повторил это слово громко и раздельно, как говорят глухому, — понимаете?! Я прямо как резаный заорал: «Да вода там была, во-да-а!! А никакой не яд пролонгированный!!!»
В палату вбежала всполошенная медсестра, взмолилась:
— Товарищ полковник, Юрий Николаевич! Ну ради всех святых, меня с работы выгонят, я же права не имею никого пускать, я ж вам поверила — пять минут, посмотреть только, а он орёт — во дворе слышно…
Скоробогатов выпрямился, обнял девушку за плечи, повёл к выходу.
— Всё, всё, ухожу. Сказал — пять минут, а уйду через две. Ровно через две минуты. Клянусь. Встаньте за дверью и замечайте по часам. А орать он больше не будет, обещаю.
Он закрыл за медсестрой дверь, вернулся к Мерину.
— Ну?
— Я кричу: «Во-даа-а!».
— Тихо, я обещал не орать, — приказал полковник.
Ознакомительная версия. Доступно 17 страниц из 84
