Ознакомительная версия. Доступно 20 страниц из 96
Стоит вспомнить, что когда британские газеты старались отыскать «предыдущее» в карьере Тьерри, и пытались они очень упорно, то ничего не нашли. Чрезвычайно отстраненная манера поведения могла некоторых, а скорее даже и многих, раздражать, но никогда его не называли «обманщиком». Он не пытался скрыться. Он никогда не махал воображаемыми желтыми карточками, когда на нем фолили, и, ей-богу, против него нарушали правила больше, чем против всех остальных, если, конечно, защитники его могли догнать. Я однажды был свидетелем одного из редких случаев, когда он пустился в препирательства с судьей, произошло это уже под самый конец матча с «Ньюкасл» на «Хайбери» 18 декабря 2001 года, закончившегося со счетом 1:3 в пользу гостей. Тьерри был вне себя от бешенства в ту ночь, и не без основания: очень вовремя подоспевшую подножку Сола Кэмпбелла против Лорана Робера арбитр Грэм Полл расценил как грубое нарушение правил и указал на одиннадцатиметровую отметку. Произошло это в поворотный момент решающей игры. Это также было судейской ошибкой. Проклятия, которые неслись в адрес арбитра (позже некоторые колумнисты заявляли об этом инциденте как о проявлении неуравновешенного темперамента игрока), говорились не от лица «обманщика», но футболиста и человека, абсолютно влюбленного в футбол, который не мог смириться с мыслью, что нечестная игра может быть вознаграждена. Протестовал ли сам Робер (как Робби Фаулер сделал однажды в матче против «Арсенала»), заявлял ли он, что Кэмпбелл сыграл чисто? Конечно, нет. Это был очень странный вечер. Алан Ширер пытался помешать Грэму Поллу удалить Рэя Парлора с поля за вторую желтую карточку – в то время как сам Ширер, конечно же, далеко не Мэри Поппинс на поле, несмотря на то что говорил председатель «Ньюкасла» Фредди Шеперд, всегда был мишенью для полузащитников «Арсенала». Анри говорил только одно: «Судья, это нечестно» – с искренней страстью ребенка, которого обидели. «Жулик»? Никогда. Но в тот вечер в Сен-Дени Анри схитрил, по-видимому, впервые за свою профессиональную карьеру.
Все сводится к контексту. Одно дело поваляться напоказ на поле после того, что эвфемистически называется «минимальным контактом» в обыкновенной игре чемпионата, и совсем другое – умышленно, бесцеремонно, два раза сыграть рукой в матче, который стоит твоей стране £1 миллиард. Такую цифру выдал один британский экономист. Большинство французских аналитиков считают ее слишком заниженной ценой сверхприбыли, которую выход на ЧМ принес бы стране. Контекст также важен применительно и к личной репутации самого игрока: в данном случае она была не запятнана. Генри Уинтер из «Дейли телеграф» почувствовал это, когда открыл свою колонку далеким от риторического вопросом: «Тьерри, почему именно ты?»
Действительно, почему? Учтивый Кристиан Дамиано, в то время правая рука Клаудио Раньери, тренера «Ромы», и один из первых тренеров Тьерри в Клерфонтене, сказал: «Это не тот Тьерри, которого я знаю, вежливый и надежный мальчик. Я боюсь, его заколдовал Раймон Доменек». Мои собственные ощущения сводятся к тому, что с подобными Идальго, Жаке, Лемерру Тьерри бы такого не сделал: он бы откровенно признался, если бы «инстинкт» проявил в нем лучшие или худшие качества. Доменек, «человек, который ничего не понимает в спорте» (Биксант Лизаразю), выстроил команду по своему образу: она получилась недееспособной, уродливой, непривлекательной, прямой антитезой того, на чем французский футбол строился десятилетиями, а стоял он на смелости, воображении и справедливости. Сен-Дени-2009 не мог стереть из памяти Сен-Дени-1998, или Севилью-1982, или Гвадалахару-1986. Или все-таки мог? С Доменеком у руля все было возможно.
Мы так долго являлись жертвами. В каком-то смысле инцидент, когда Харальд Шумахер нанес тяжелейшую травму Патрику Баттистону во время чемпионата мира – 1982 (и замечательная реакция Франции на этот акт бандитизма), способствовал созданию пуристической мечты, команды, нутром понимавшей значение слова «игра». Тьерри Анри вырос во Франции, где такое восприятие нашей национальной сборной было непререкаемым, и по праву: жуликов там не имелось. Как и регбисты, и наши велосипедисты, и наши фехтовальщики, и наши яхтсмены, наши футболисты воплощали в себе такое видение спорта, где успех, выраженный в титулах, был наградой, а не задачей, поставленной государством, этим царством единовластия. Это (очень соблазнительно так думать) весьма католический взгляд на спасение. Никакая идея о предопределении не запятнает этого: такой подход оставляет место для несовершенства и неуклюжего восхождении к истине и красоте. Для британского уха это, быть может, звучит претенциозно или еще хуже. Но поверьте мне – сдерите с нас кожу, и вы найдете под ней именно такую плоть; это одно уже объясняет, каким образом страна, которая только что гарантировала себе участие в чемпионате мира, так переживала и чувствовала свою вину. Нигде больше вы не могли бы найти программу на одном из главных телеканалов, которая устроила бы дебаты вокруг вопроса: «А не стоит ли нам отказаться от Кубка мира?»
И более того, многие ответили: «Да».
В тот вечер, когда Франция сыграла вничью 1:1 с Ирландией, тысячи людей стекались на Елисейские Поля, чтобы отпраздновать победу своей команды, заслужившей право участвовать в одном из самых грандиозных футбольных шоу на земле. Они были французами, но чествовали они отнюдь не сборную Франции: в центре внимания находилась команда Алжира, доказавшая свое право играть в мировом чемпионате-2010 за несколько часов до этого. Они приехали со всех окраин на машинах, на трамваях и поездах. Самое известное авеню в мире пестрело зелено-белыми флагами с красной звездой и полумесяцем. Их отцы, возможно, присутствовали здесь 12 июля 1998 года, когда на Триумфальную арку проецировали фотографию Зинедина Зидана. Но это тогда; то, что творилось сейчас, было другим. Около 11 вечера, когда парижское метро все еще извергало из своих недр сбитых с толку французских и ирландских болельщиков, возвращавшихся со «Стад де Франс», один мой друг, репортер радио «Монте-Карло», оказался в эпицентре беспорядков. Буйные алжирские фанаты, нога очень немногих из них касалась земли их предков, начали жечь машины и разбивать витрины дорогих магазинов. Вызвали полицию. Стражей порядка забросали камнями и другими предметами. В результате несколько человек ранило, некоторых серьезно. Все это безобразие продолжалось далеко за полночь и практически не освещалось во французской прессе.
Что можно было сказать? Это не являлось праздником, но было демонстрацией. Демонстрацией трещины во французском обществе, где миллионы остаются без внимания, потому что живут вне городских стен, как варвары перед воротами империи, скульпторы, живущие в убожестве перед стенами Горменгаста[109], искусные, предположительно опасные, до которых никому нет никакого дела. Тьерри Анри родился в этом мире, но ему удалось из него вырваться благодаря футболу. В болезненной синхронности его стыдили в ту же ночь, когда часть пригородов ликовала из-за победы команды, которая представляла все что угодно, но только не Францию. Вы могли бы провести аналогию с ирландскими, шотландскими и валлийскими болельщиками, встающими на сторону любой команды, играющей с Англией, за исключением того, что «алжирцы», громящие в ту ночь престижные кварталы, вели себя так не из-за груза колониальной истории на своих плечах, но являлись следствием самого конкретного настоящего, сделанного в равной степени из взаимного непонимания и маргинализации. Французская сборная едва балансировала на вершине этой пирамиды взаимного непонимания, когда слово «национальный» осязаемо превратилось из прилагательного, синонима к слову единство, в большой вопросительный знак. Двойная игра рукой Анри не просто стала причиной возникновения полемики, чей подтекст был непонятен за пределами Франции. Это также явилось первым шагом к нарушению фальшивого равновесия, предвестником «автобуса позора» в Найсне, дрожью перед жутким крахом.
Ознакомительная версия. Доступно 20 страниц из 96
