Я осторожно двинулась вперед, стараясь, чтобы левая ступня не очень шаркала по тонкому ковровому покрытию. Сердце билось слишком часто, кровь неслась по венам слишком быстро, руки тряслись слишком сильно. В голове шумело от избытка адреналина.
Плохо. Очень плохо.
Мы подошли к двери с табличкой «Только для персонала. Посторонним вход воспрещен». Я толкнула ее, и мы вошли.
Глава 23
Торговый зал магазина освещался лишь наполовину, а в хранилище было еще темнее. Слева над нами нависали высокие стеллажи, создавая ощущение, будто мы идем по узким темным переулкам. Справа тянулся ряд массивных сейфов с оружием.
Я тяжело опиралась на костыль, уравновешивая «беретту» в правой руке. С каждой секундой она становилась все тяжелее, да еще запасной магазин в кармане назойливо колотил по бедру. Я остановилась, выудила его и протянула назад, Мэтту.
Тот недоуменно воззрился на магазин.
— Ты уверена? — спросил он тихо.
Я кивнула. Всю свою энергию я использовала, чтобы сосредоточиться на предстоящем, и на связные формулировки ее уже не осталось. И вообще, не признаваться же ему, что мне вряд ли хватит сил расстрелять уже имеющиеся патроны, не говоря уж о перезарядке?
Придется обойтись тем, что есть.
Вдруг в дверном проеме перед нами возник мужчина в темной рубашке и расстегнутой лыжной куртке. Среднего роста, стройный, очки в золотой оправе. Я узнала скорее его размеры и очертания, а не лицо — это был напарник Рейнольдса, товарищ по несостоявшемуся похищению в доме Лукасов. Человек, который видел, как я поймала Рейнольдса, и спокойно бросил его.
Холодный, расчетливый — такого нельзя недооценивать. Он вышел специально нам навстречу, заранее повернув голову в нашу сторону. В правой руке он держал пистолет, но свободно, опустив его вниз. Розалинда их предупредила. Он знал, что мы подъезжаем, так что наше появление не было для него сюрпризом.
Очкарик бросил взгляд в пространство за нами — туда, где должна была идти Розалинда, подгоняя нас вперед. Потом снова с удивлением посмотрел на меня. Заметил «беретту» в моей руке и взвел курок, одновременно ныряя за ближайший стеллаж.
Я стояла неподвижно, как скала, между стеллажом и сейфами. Чувствовала себя так, будто на моей груди нарисована мишень. Мне придется стоять и бороться, поскольку убежать и спрятаться нет возможности. И я должна быть абсолютно беспощадной, потому что не могу позволить ему сделать второй выстрел.
Я подняла «беретту», для чего пришлось задействовать все плечо. Костыль был плотно зажат под мышкой. На этот раз я не решилась расстаться с ним, но отпустила ручку, чтобы поддержать левой рукой ослабевшую правую, упершись локтем в ребра для точности прицела. Не самая удачная позиция, но хорошо хоть такую занять получилось.
Я не стала ждать, пока тип в очках завершит свой маневр, не дала ему шанса бросить оружие, не выкрикнула предупреждения. Не пыталась целиться так, чтобы по возможности ранить его, а не убить. В большинстве случаев без оптического прицела это все равно дохлый номер. Ты стреляешь, чтобы остановить противника, и если он умирает — что ж, по крайней мере, умираешь не ты.
Из пистолета, направленного на меня, вылетело ослепительно-белое облачко, и в каком-то уголке сознания я отметила, что очкарик пусть на долю секунды, но опередил меня. Я изображала стационарную мишень, что было плохо, зато он двигался, что было уже лучше.
Пуля ушла влево, но просвистела довольно близко от моего уха — а может, это у меня просто в голове зазвенело от выстрела. Я почувствовала, как Мэтт пригнулся за моей спиной, но мне недоставало подвижности, чтобы последовать его примеру.
Как только мне удалось более-менее точно прицелиться в центр моей мишени, я быстро, без выпендрежа, нажала на курок «беретты» два раза подряд. Отдача, сволочь, лягнула меня в ладонь, промчалась вверх по руке до самого плеча. Дыхание перехватило от боли. Если я промахнулась, плакала попытка номер два.
Я не промахнулась. Очкарик внезапно перестал двигаться, осознав, что его подстрелили. Едва прошел первый шок, боль ударила быстро и жестко. Он замер, как будто, если вести себя тихо и молчать, можно было каким-то образом избежать результата.
Не получится, приятель. Поверь мне на слово…
С каким-то недоверчивым хрипом он разжал пальцы, выпустив пистолет, затем почти с нежностью приложил обе руки к животу. Шатаясь, сделал шаг назад. Тут его колени подкосились, он врезался спиной в ближайший сейф и медленно сполз по нему на пол. Так и сидел, вытянув ноги, ловя ртом воздух, уставившись в никуда.
Я не то чтобы опустила «беретту», а просто перестала прилагать усилия, чтобы держать ее на весу. Без помощи левой руки мне с трудом удавалось не выронить оружие. Рукоятка стала скользкой от пота. Вцепившись в костыль, я двинулась вперед. Мэтт следовал за мной как тень.
Когда я подошла, очкарик с трудом закатил глаза вверх. Иным способом посмотреть мне в лицо он уже не смог бы — голова вдруг стала слишком тяжелой, чтобы поднять ее. Коротко, безжизненно усмехнулся и удивленно пробормотал:
— Надо же…
Опустил руки, чтобы изучить кровь, залившую ладони, словно не мог понять, как она туда попала. Я заметила, что умудрилась всадить обе пули ему в живот. Одна из них разрезала ремень джинсов, так что кожа разошлась и поползла. Другая попала чуть ниже, и кровь из раны текла очень темная, почти черная. Возможно, из печени, невозмутимо отметила я. Без медицинской помощи ему оставалось недолго.
Пистолет моего противника упал недалеко, меньше чем в метре от его бедра. Еще одна «беретта». Он, похоже, потерял интерес к стрельбе, но я на всякий случай оттолкнула пистолет костылем за пределы досягаемости.
— Где она? — спросила я.
Лицо очкарика исказила гримаса боли.
— Вызовите мне врача.
— Скажи мне, где Элла, и будет тебе врач.
— Мне нужен врач сейчас! — Его голос звучал испуганно, но не только. Очкарик производил впечатление бывшего военного и наверняка знал достаточно об огнестрельном оружии, чтобы понимать, как серьезно его ранение. Он сглотнул, не желая умолять, но в то же время готовый и на это. — Я не чувствую ног.
— Где Элла? — непреклонно повторила я, подавляя зарождающееся сочувствие. Мне ли не знать, каково ему было сейчас.
Сзади тихо вздохнул Мэтт.
Очкарик помолчал еще несколько секунд, быстро и часто дыша, затем сдался — стрельнул глазами в глубь хранилища.
— В тире, — сказал он.
— Сколько вас здесь?
— Только я и Рейнольдс. — Он уже задыхался, но все же сделал слабую попытку улыбнуться. Получился горестный оскал. — Она сказала, этого будет достаточно. — Мне не было нужды спрашивать, кого он имеет в виду. Я выпрямилась и неуклюже перешагнула через его ноги.
