Чаще всего власти шли на уступки бастующим, по крайней мере, частично. Это не мешало им через некоторое время прибегать к репрессиям: наиболее активных забастовщиков позднее увольняли или даже арестовывали.
Не имея права вести легальную борьбу за свои интересы (любые попытки создания независимых профсоюзов подавлялись силой), советские трудящиеся прибегали к другим формам протеста — частой смене места работы, «волынке», плохой работе за плохую зарплату, саботажу, краже с предприятий. Рабочие считали, что таким образом они возвращают себе то, что им недоплатили. По некоторым данным, в результате «прогулов» и других подобных способов уклонения от работы терялось 15–20 % рабочего времени в смену и 10 % обычного рабочего дня451. «Прогулы» приняли настолько широкий характер, что администрация Ю.В.Андропова (1982–1984 гг.) предписала проводить в городах облавы на транспорте, в магазинах, кинотеатрах и т. д., чтобы выявлять тех, кто находится вне своих рабочих мест в рабочее время. Другим способом заставить трудящихся больше работать оставалась сдельщина: в 1988 г. сдельную зарплату получали 54,3 % работников, и лишь 45,7 % — почасовую452.
Не прекращались и народные бунты, связанные с произволом милиции и властей. Такие выступления, нередко сопровождавшиеся кровопролитием, произошли в Кривом Роге, Сумгаите (1963 г.), Бронницах, Ставрополе (1964 г.), Москве (1966 г.), Фрунзе, Чимкенте, Прилуках, Слуцке, Туле (1967 г.), Нальчике (1968 г.), Днепродзержинске (1972 г.), Рубцовске (1974 г.), Новомосковске (1977 г.), Лениногорске (1984 г.). Подобные бунты беспощадно подавлялись войсками453.
Протесты советских трудящихся оказались мощным средством, которое позволило им сдерживать наступление со стороны правящего номенклатурного класса. Как обоснованно отмечают немецкие исследователи, авторы книги «Конец советской модели развития», «так называемый застой эры Брежнева был в действительности выражением значительной контрсилы против господствующей репрессивной трудовой системы»454. Тем не менее, борьба советских наемных работников носила оборонительный характер. Не имея возможности свободно самоорганизоваться, они вынуждены были довольствоваться конкретной реакцией на меры, которые вели к ухудшению их положения. Подпольные левые и леворадикальные группы, выступавшие с критикой государственного капитализма и призывавшие к социальной революции («Левая оппозиция» и «Союз революционных коммунаров», действовавшие в Ленинграде во второй половине 1970-х гг., и др.455), так и не смогли установить контакты с трудовыми коллективами и способствовать радикализации рабочей борьбы.
Настоящему осознанию трудящимися своих интересов серьезно препятствовал и такой элемент советского «социального государства», как патернализм. Хотя рабочие, служащие и крестьяне в Советском Союзе, в основном, понимали, что они работают «не на себя, а на дядю», это ощущение нередко сочеталось с представлениями об общности «трудового коллектива» (включая администрацию). По экономической реформе Косыгина, предприятия получили право создавать собственные фонды материального поощрения, социально-культурного назначения, жилищного строительства ит.д. Распределением социальных благ на производстве занимались также советские профсоюзы456. Выделение работникам средств из этих фондов зависело от отношений с начальством. К тому же, «хороший» начальник мог, в случае необходимости, «прикрыть» работника, закрыть глаза на его «прогул» или опоздание на работу ит.п. Остатки «производственного патернализма» сохранились у многих рабочих и служащих и после распада Советского Союза (к примеру, еще в 1990-х гг. в России нередко происходили забастовки против смещения тех или иных директоров предприятий и назначения на их место новых).
7. «Бюрократическая стабилизация»Отношения Хрущева с поддерживавшими его слоями номенклатуры складывались непросто. Отказ от террора против партийного и хозяйственного аппарата резко усилил центробежные стремления. Каждая новая административная и хозяйственная реформа лишь видоизменяла и усиливала могущество отдельных партийно-хозяйственных группировок. Хрущев пытался ослабить растущую мощь ведомств. В 1957 г., как уже упоминалось, он упразднил отраслевые министерства и передал управление экономикой в руки территориальных органов — «советов народного хозяйства» (совнархозов). Множество чиновников было смещено и отправлено из столицы «на места». «Раньше… в одном экономическом районе хозяйничали десятки министерств, и каждое огораживалось своими пограничными столбами. Теперь эти столбы убрали. Экономический район стал единым хозяйством, его руководителем является Совнархоз, он и должен в достатке обеспечить свои предприятия и стройки материалами как для производственных, так и для ремонтных нужд», — объяснял Хрущев на XXII съезде партии в 1961 г.457
Однако эти меры не только не смогли ликвидировать сепаратные устремления групп местной бюрократии, но и усилили их. Каждый совнархоз начал судорожно строить предприятия, не обращая никакого внимания на нужды других регионов. На том же съезде Хрущеву пришлось признать: «Нередко за благовидными предлогами заботы об общегосударственных интересах скрывается самое настоящее местничество, грубо говоря, рвачество областного, краевого, а то и республиканского масштаба. Советы министров республик, Совнархозы, министерства, местные партийные органы стремятся получить средства для закладки возможно большего числа объектов, не сообразуясь с возможностями обеспечения их строительными материалами, рабочей силой, оборудованием, а планирующие органы не пресекают такие антигосударственные действия»458.
