Можно не сомневаться, что сам Мазарини указал верное место и верную дату. Если бы он был в Риме, у него не было бы причин скрывать это или создавать впечатление, что он в Париже. И насколько же невнимателен должен был быть переписчик, чтобы вместо «Рим» написать «Париж»? К тому же, учитывая важность последствий, в версию с ошибкой переписчика поверить еще труднее. Содержание письма не позволяет установить, где оно было написано, и, хотя здесь могла быть ошибка или намеренная попытка исказить факты, и то и другое крайне маловероятно. Найти достаточное доказательство того, что Мазарини действительно был в Париже осенью 1637 г., весьма проблематично. Но если дело обстояло именно так, то у него была реальная возможность стать отцом Людовика XIV, равно как и второго сына Анны Австрийской, родившегося в 1640 г.
Людовик XIII три раза возвращался с театра военных действий в Пикардии в течение беременности Анны, жалуясь на то, что затянувшееся ожидание рождения ребенка держит его при дворе. Он выбрал Мазарини в качестве крестного отца старшего сына Анны. На деле Мазарини заменил мальчику отца, в то время как сам Людовик XIII больше был занят унижением своей жены после рождения первого сына, чем воспитанием детей. Еще до рождения будущего Людовика XIV он навязал Анне гувернантку, которую она ненавидела. После смерти Людовика XIII пришлось даже нарушить его последнюю волю, чтобы освободить Анну от влияния совета, с помощью которого он хотел связать ей руки.
Не так просто поверить в то, что Людовик, который должен был смотреть сквозь пальцы на любое незаконное отцовство, позволил отвращению, испытываемому им при мысли о наследовании трона Гастоном, перевесить собственную гордость и ревность. Однако Людовика, терзавшегося сильным чувством вины, вполне могло подвигнуть на такой поступок желание скрыть свое гомосексуальное поведение, к которому он, по-видимому, относился как к смертному греху, а также стремление скрыть свою неспособность не только к зачатию наследника, но и к выполнению супружеского долга в принципе. Впрочем, документальных подтверждений тому нет. Все, что можно сказать, — это то, что в конце 1637 г. Людовик пребывал в смятении чувств и его мучили угрызения совести.
Вряд ли когда-нибудь удастся выяснить всю правду. Не только потому, что характер ситуации требовал, чтобы любое иное отцовство, кроме королевского, тщательно скрывалось, но также потому, что, если Людовик XIII не был отцом Людовика XIV, любой, кто знал об этом, должен был быть весьма заинтересован в том, чтобы сохранить это в тайне. От этого зависело ни много ни мало будущее Франции. Совпадение дат, событий, обстоятельств, мотивов и характеров главных персонажей, сами по себе скрываемые, наводят на мысль, что Людовик XIV вполне мог быть сыном не Людовика XIII, а кого-то другого, и этим другим вполне мог быть Мазарини.
10
ДЕЛА ВНУТРЕННИЕ — ГОСУДАРСТВЕННЫЕ И ЛИЧНЫЕ
Война продлится до 1648 г., когда — уже после смерти Ришелье — будет, наконец, заключен Вестфальский мир. А пока Ришелье, как бы ни склонен он был считать обеспечение финансами делом суперинтендантов, в конечном итоге сам должен был нести ответственность за перекладывание военных расходов на плечи народа Франции. Война неизбежно вызывала рост налогов. Она довела французский народ до обнищания, голода и стихийных восстаний.
Народные восстания следует рассматривать в широком контексте. Борьбой были захвачены не касты, сложившиеся по признаку происхождения, и не классы, обусловленные социальными функциями. Восстания не ограничивались пределами Франции, а повсюду вырастали из народного возмущения, вызванного отказом правителей и их дворов сбросить обветшавшие формы взаимоотношений, оставшиеся от эпохи обширных феодальных владений — предшественников больших национальных государств. Старые взаимоотношения были узаконены теологическими доктринами, гражданскими системами прав и обязанностей и основанными на традициях нормами поведения и морали, сложившимися еще в эпоху Средневековья. Централизация французского государственного управления во Франции при Ришелье сама по себе не вела к какому-либо размыванию феодальной иерархии. Она просто упрощала процесс принуждения, делала его более быстрым, более эффективным и более жестким.
Народные возмущения в таких отдаленных друг от друга странах, как Индия, Китай, Япония, Мексика и Россия, следует рассматривать как аналогичные по характеру и причине. Во Франции они в известной степени были реакцией на необходимые меры по укреплению административной системы, которые в понимании Ришелье заключались прежде всего в централизации для лучшего быстродействия и отчетности. Общественное согласие держалось на разделяемой всеми вере в то, что данная от Бога власть была возложена в десятом столетии на Гуго Капета и его преемников, при этом король считался стоящим на вершине иерархии, но делился своей властью с учреждениями, образованными представителями его касты. Богословская теория, созданная для подкрепления такого общественного порядка, также утверждала, что любой член королевского рода, как бы отдаленно он ни находился на линии наследования, а принцы крови — в особенности, имеет формальное право быть выслушанным и услышанным в делах, связанных с управлением королевством.
Необходимый для создания во Франции крупного национального государства процесс централизации, который Ришелье, преданный идее величия своей страны, проводил жестко и неуклонно, ухудшил положение не только крестьян, но и ремесленников, торговцев и мелкопоместных дворян. Бунтарский дух, который часто считают свойственным лишь сельскому населению, распространялся и в городах, где концентрация угнетенных и обездоленных была даже выше, чем в деревне. Гастон Орлеанский, на весомых основаниях исключенный из числа ближайших королевских советников, но наделенный, в соответствии со старой системой, одной из главных ролей в управлении страной, вполне естественно воспринимался теми, кто был обижен на Ришелье, в качестве возможного лидера.
Более того, освящая своей монаршей волей союзы с протестантскими странами и осуществляя враждебные действия по отношению к Испании, Людовик XIII сам делал себя мишенью для обвинений в непризнании папской власти, что могло повлечь за собой отлучение от церкви и потерю трона. Папа по-прежнему сохранял главенство над любым светским правителем и имел право не только освобождать подданных от клятвы верности своему королю, но и требовать от них содействия в выполнении любого эдикта папы о низложении монарха. Подобные притязания, высказываемые от имени папы и в его интересах, вызывали поток встречных заявлений о независимости светской власти. Когда около 1625 г. появились первые памфлеты, призывавшие к непозволительному с церковной точки зрения сотрудничеству с протестантами против католиков, епископ Шартрский ответил тем, что выступил в защиту королевской власти, озвучив скорее барочные, чем средневековые идеи. Он зашел настолько далеко, что заявил, что война против Испании праведна потому, что ее объявил король — помазанник Божий.
Это было несколько гиперболизированное переосмысление тезиса о потусторонности Бога, выдвинутого в эпоху позднего Средневековья противниками традиционной аристотелевской логики. Сам Бог, как утверждали они, не подвластен никаким предвечным законам. В теологии «нового пути» (via moderna) XIV в., родоначальником которой был Оккам, нравственный закон определяется исключительно Божественной волей, и поступки хороши или плохи просто потому, что таковыми определил их Бог.[254] Епископ Шартрский, наделяя короля псевдобожественным могуществом в мирской сфере и признавая законным то, что постановил король, только потому, что он это постановил, приспосабливает положения оккамистской богословской логики к светскому контексту, а также доводит до крайности мнение Ришелье о том, что папа не должен обладать полномочиями в делах земных. Взгляды епископа были осуждены ассамблеей духовенства в 1626 г., и его обязали отречься от них, хотя и духовенство, и Парижский парламент разделяли его подход к вопросу о независимости королевской власти.
