Весьма благополучно, как мы помним, складывались в том году и финансовые дела писателя. Хотя, как обычно, денег ему не хватало. Всю первую половину года он прожил в Нью-Йорке, но в начале лета съездил в Питсбург, а на обратном пути завернул в Эшвилл, к супруге. Пробыл — и там и там — недолго. Поездка была в какой-то степени деловая. Маргарет заканчивала учебу в школе. Отец и дедушка с бабушкой очень хотели, чтобы она продолжала образование и поступила в колледж. Но Маргарет вдруг заартачилась — она решила, что учебы с нее достаточно. Она будет работать в газете и станет (видимо, по примеру отца?) со временем писателем. Попытки переубедить ее успеха не имели, и решительный разговор о ее дальнейшей судьбе был отложен. Ближайшие же планы были таковы. Предполагалось, что Маргарет (причем, судя по всему, таково было именно ее намерение) будет жить с отцом и мачехой в Нью-Йорке. Интересно, как О. Генри представлял себе «воссоединение» с Сарой, да еще и при участии дочери? Хотя, возможно, он надеялся, что новые заботы сгладят их отношения с женой. Что касается Сары, то она с энтузиазмом согласилась. Совместная полноценная городская семейная жизнь начнется с осени. А пока им предстояло совместное лето. Они проведут его на Лонг-Айленде, в тихом курортном местечке под названием Гуд-Граунд — в шестидесяти с небольшим километрах от Нью-Йорка.
В июне — на всё лето и часть осени — на берегу океана О. Генри снял дом. Он был не очень велик, но всё же достаточен, чтобы в нем с комфортом могли разместиться писатель с женой, семнадцатилетняя Маргарет и двое специально нанятых на лето слуг.
Поначалу О. Генри исправно играл роль главы семейства: гулял с дочерью и женой по берегу океана, восседал во главе стола за обедом и ужином, почти не пил. Кстати, в своих воспоминаниях Сара отметила как характерную такую деталь: ее супруг всегда, вне зависимости от погоды, от того, ждали они к обеду гостей или нет, выходил к столу тщательно одетым — в костюме и в галстуке. Она называла эту манеру аристократической. Плохо же она знала своего мужа! «Аристократизм» подобного рода вообще был присущ О. Генри: даже отправляясь в очередную экспедицию по злачным заведениям, одевался он всегда безукоризненно, что уж тут говорить о семейном обеде! Впрочем, эта его черта ей, безусловно, нравилась. Однако идиллическая семейная жизнь довольно скоро отцу семейства наскучила, и, с интервалом примерно в неделю, он начал регулярно уезжать в Нью-Йорк, где оставался обычно на семь — десять дней. Свои постоянные отлучки он объяснял необходимостью работать (по его словам, расслабляющая курортная атмосфера мешала ему сочинять. Много ли он сочинил новелл в дни своих выездов в Нью-Йорк, неизвестно (за лето он написал 11 новелл о Джефе Питерсе и Энди Таккере, но он работал над ними и в Гуд-Граунде). Зато хорошо известно другое: в Нью-Йорке он много пил — в компании друзей и в одиночку, но пил ежедневно и обычную свою норму — в два литра виски — видимо, без труда выполнял. И страдал от этого. Не столько морально, сколько физически. Ведь пить ему было нельзя совершенно.
Вскоре после свадьбы он признался Саре: «Врачи обнаружили у меня диабет в довольно тяжелой форме. Если это действительно так, они дают мне еще два года жизни». Но это при условии, если он бросит пить и совершенно изменит образ жизни. Об этом он, конечно, жене ничего не сказал. Эпизод относится к декабрю 1907 года. Стиль жизни, как мы видим, не поменялся. Но доктора ошиблись. Правда, не намного — чуть больше чем на полгода.
Что интересно, поначалу (в первые недели жизни в Гуд-Граунде) отношения в семье складывались совсем неплохо — мачеха и взрослая дочь смогли найти общий язык, видимых трений между ними не возникало. Известно, что О. Генри — несмотря на постоянные денежные трудности — в дальнейшем планировал оставить отель и снять для семьи квартиру. Он подписал договор об аренде просторного жилья в бельэтаже по адресу: Нью-Йорк, Ист Вашингтон-плейс, 88, где — предполагалось — будут жить следующую зиму, «на срок в семь месяцев, считая с 15 ноября 1908 года по 15 июня 1909 года… с арендной платой 100 долларов в месяц 15 числа каждого календарного месяца»[314], и внес залог в 100 долларов. Но планам этим не суждено было сбыться. Что там случилось (а что-то, конечно, произошло), достоверно неизвестно, но жить вместе они так и не стали.
В сентябре Маргарет отправилась в Инглвуд, штат Нью-Джерси, чтобы продолжить образование в колледже. Интересно, почему она переменила решение? Чтобы угодить отцу или передумала? Едва ли нам удастся ответить на этот вопрос — Маргарет впоследствии никак не комментировала свой шаг. В связи с этим ее отец испытывал двойственные чувства. С одной стороны, считал, что она поступила разумно, решив учиться дальше. А с другой — тогда же, в разговоре с женой, заметил, что в отличие от матери и отца, дочь лишена упорства, а без него успеха на литературном, да и любом другом поприще не добьешься.
Забегая далеко вперед заметим — слова О. Генри оказались пророческими. Хотя его дочь и опубликовала несколько рассказов (первый появился в 1909-м, о чем отец с гордостью рассказывал своим приятелям), писателя из нее не получилось. Жизнь ей выпала короткая, да и та как-то не задалась. Колледж она так и не окончила, работала в газете, там познакомилась с известным карикатуристом Оскаром Сезаром, в 1916 году вышла за него замуж, но в том же году развелась. Уехала в Калифорнию, в Голливуд, пыталась сочинять сценарии для Великого немого, но литературного таланта отца явно не унаследовала. Здесь ее настигло наследственное проклятие — она заболела туберкулезом. Безуспешно боролась с болезнью. Единственным близким человеком в ее последние годы был актер Гай Сатрейн. Уже чувствуя приближение смерти, в 1927 году — за три дня до кончины — она вышла за него замуж: только для того, чтобы тот унаследовал права (и роялти) на тексты О. Генри. Похоронили ее в Эшвилле, как она хотела — рядом с могилой отца.
Вернемся, однако, в 1908 год.
Сара ненадолго, меньше чем на месяц, задержалась в Гуд-Граунде после отъезда падчерицы и уже в октябре уехала в Эшвилл, назад, к маме. А О. Генри вернулся в Нью-Йорк, в свою «Каледонию», к привычной холостяцкой жизни.
Буквально за несколько дней до выхода из печати нового сборника рассказов О. Генри («Благородный жулик» появился на книжных прилавках в ноябре 1908 года) влиятельный журнал «Каррент литречэ» («Современная литература») опубликовал очерк, посвященный писателю, с весьма красноречивым заглавием «Американский Мопассан» (А Yankee Maupassant), в котором чрезвычайно высоко оценивалось новеллистическое творчество писателя и его рассказы сравнивались с короткой прозой крупнейших мировых мастеров короткого жанра. Хотя самому писателю это сравнение с великим французом (как, к слову, и любое другое) не нравилось («Я никогда в жизни не написал ни одного фальшивого слова, — заметил он тогда же в разговоре с одним из своих приятелей, — и потому не хочу, чтобы меня сравнивали с литератором, который постоянно фальшивил»[315]), сам факт, конечно, льстил самолюбию. Прежде мы говорили, что безоговорочное читательское признание пришло к нему с публикацией рассказа «Дары волхвов». Статья в «Каррент литречэ» означала официальное признание «классического статуса» писателя в американской словесности. Во всяком случае, тональность газетных рецензий явно изменилась: можно было ожидать, что «Благородный жулик» вызовет реакцию, сходную с той, что совсем недавно спровоцировала книга «Сердце Запада». Напротив, рецензии были весьма благоприятными[316].
