3.4.10. Проблемы российского правящего класса
Российское государство оказалось либерализованным, но не демократическим. Отсюда проистекают многие социально-экономические проблемы.
Руководство СССР, а затем ельцинской России словно бы заявило Западу: «Роль сверхдержавы оказалась не по нашему уму и силам, поэтому просим взять нас на поруки и указать, как жить дальше». Поступок удивительный, учитывая, что всего два десятилетия до этого Советский Союз уверенно боролся с США за первенство в мире. Столь быстрый откат есть свидетельство либо большого государственного ума (посчитали, взвесили, поняли, что ошибались), либо его отсутствия. Мнения, естественно, разделились, ибо единого критерия для оценки нет. Несколько успокоить может лишь тот факт, что, завидуя государствам Прибалтики, просит Запад (а то и требует!) взять их на поруки большая часть «интеллектуального» класса Украины, Молдавии, Грузии. Так сказать, мы независимы, но что делать с ней толком не знаем — подсобите, желательно деньгами.
Исторической заслугой большевиков было формирование поколения победителей. С 1920-30-х годов они упорной пропагандой формировали людей е психологической установкой «мы это сможем». И они сделали то, что было не под силу царизму — разгромить Германию и догнать по экономическому и научному развитию ведущие державы мира. В этом плане 1920-60-е годы оказались феноменально продуктивным временем (всего 40 лет!) Такого ускорения Россия никогда не знала, разве что можно вспомнить рывок Петра I. Однако в 1970-е годы началось угасание наступательного духа. Как продолжение начавшегося процесса, в 1990-е годы стало доминировать «поколение побежденных». Представители этой психологии свято уверены, что России уже не по плечу задачи мирового уровня, и она заведомо слабее таких великих наций, как тайваньцы или южнокорейцы. И они правы: личности с психологией побежденных побеждать не могут по определению. Отсюда внешне парадоксальная ситуация: число лиц с высшим образованием в России стремительно растет, а отдача от науки и экономики падает. То, что удалось сделать немногочисленному слою инженерно-технической интеллигенции в СССР в 20-60-е годы не по плечу нынешней. Большая часть строек ныне проектируется при содействии иностранных фирм. Построить современный завод на собственной проектной базе — практически невыполнимая задача.
В период первого срока президентства В. Путина были проведено выдавливание «побежденных» из вооруженных сил и разведки. В итоге удалось разбить сепаратистов в Чечне, что для прежней армии и руководства было делом неподъемным. Но в экономике этого не произошло, так как не было наступательных целей под которые шел бы отбор кадров. Для роста ВВП хватало и нефтедолларов. Правда, в 2007–2008 годах стали ставиться амбициозные задачи, вроде сосредоточения торговли ценными бумагами российских компаний на площадках Москвы и Петербурга, придания рублю статуса региональной резервной валюты, прорыв в нанотехнологиях, но выдавливание «пораженцев» не произошло. «Герои» 90-х продолжали рулить государственными финансами, важнейшими министерствами, занимать видные посты в директоратах госкомпаний. Результаты получились соответствующими.
Как следствие ухудшение качества правящего класса страны в СМИ стали популярны предложения по геополитическому обслуживанию других государств. Стране предлагается стать транспортным мостом между государствами Восточной Азии и Европой, а также поставлять сырье растущим экономикам мира. Это называется «использовать выгоды географического положения и наличия больших природных богатств».
Остается констатировать, Россия попала в «византийскую ловушку». Для нее характерны те же черты, что для позднего византизма — самоослабление, проедание накопленного, пассивное потребление вместо цивилизационного созидания, рост значения иностранцев в экономике. Россия из субъекта исторического процесса постепенно превращается в его объект. То есть, из силы, активно влияющий на ход истории, становится регионом, на который влияют другие игроки. Мы начинаем уподобляться римлянам III века, что ходили по улицам столицы, созерцая триумфальные арки и статуи великих императоров, вспоминали, что они потомки Цезаря, не будучи способными быть наследниками на деле. Ныне мы лилипуты в Гуштаверии, и многое нам уже не по размеру, но, сознавая себя потомками великого народа, уверяем, что тоже можем достичь неких высот, если не к 2020, то к 2030 году… Правда, при условии, что заграница нам поможет своими учеными (проект «Сколково»), капиталами, если, конечно, цены на нефть не упадут.
Западное общество разрушает себя по древнеримскому сценарию, а российское по римскому и по византийскому одновременно. В этом особенность («самобытность», если хотите) российских процессов.
Итак, на основе мирового опыта можно сделать следующий обобщающий вывод: классическая модель деградационной ловушки включает в себя демографическую катастрофу (сокращение и старение население), атрофию трудовых навыков и трудовой морали, доминирование гедонизма и превалирующее влияние в общественной жизни деградантов, бессознательно выбирающих наихудшие управленческие решения из веера возможных.
Деградация — не кризис. Она, подобно старости, состояние организма, в данном случае социального, с убывающим воспроизводством энергии. Такое общество уже не творит историю, а становится полем приложения других сил, спешащих на смену выдохшимся лидерам. Закономерно возникает вопрос: можно ли защититься от социальной ржавчины? А также: есть ли шансы повернуть негативные процессы вспять, сделать жизнедеятельность общества вновь энергетически сильным?
3.5. Механизмы, используемые для защиты от деградации
Философы (светские и религиозные) еще в древности предупреждали об угрозе деградации в человеке человеческого. Но как предотвратить этот процесс, осталось неясным.
Деградация обладает большой инерционной силой. Скользить вниз легче, чем подниматься. Если же здоровые силы общества оказывают сопротивление деградантам, тормозят распад социальных связей, деградация растягивается порой на века, как это было в древнем Риме. Но процесс все равно завершается гибелью общества. Иногда гибель режима является условием и толчком к преображению государства, после чего общество обретает второе дыхание. Так произошло с Францией в конце XVIII века, с Турцией в начале XX века, с Японией, Китаем… Сложность борьбы с деградацией состоит в том, что без хирургического вмешательства и больших потрясений болезнь не лечится. «Социальная фармакология» лишь тормозит процесс, но не ликвидирует его. Перечисленным государствам повезло в том смысле, что колоссальные потрясения выжгли ржавчину, но издержки на этом пути были колоссальны, хотя взлет государств, вроде бы, «окупал» их.
«Хирургической» мерой против деградации является «переформатирование» общества. Это финальная стадия лечения, когда все остальные «щадящие» меры потерпели неудачу.
Социальное переформатирование означает смену идеологии и политических целей. Затем, исходя из новых установок, происходит кардинальное обновление культуры, образа жизни, ценностных установок. Наиболее яркие примеры такого рода — распространение христианства и ислама. Ослабевшие народы получали свежий импульс.
