Русские женщины — со счастливыми или печальными судьбами — рожали от турецких мужчин детей, приобщая их с младенчества к русской культуре. Так, намеренно или непроизвольно, они вписывали свои странички в нескончаемую книгу под названием «Русский Стамбул».
«Русские княжили на Гран-рю-де-Пера…»
Современников поражало в Стамбуле обилие вывесок, свидетельствующих о российском происхождении их владельцев. И было уже совсем не важно, что хозяева пытаются разговаривать на иностранных языках, ибо в большинстве своем их постоянными клиентами зачастую являлись выходцы из России. П.А. Павленко писал: «Приятно, что портной Емтов с сыном говорят предпочтительно по-немецки, согласно особому объявлению о том в окне магазина, что Иткин и Блюм культивируют стиль «Матло» и шьют костюмы в течение двадцати четырех часов, что ювелир Магарам — сторонник широчайшего индивидуального кредита, а меховщик Джорджио Мандель, хоть и украсивший свою вывеску эмблемами итальянского фашизма, по-прежнему остается внимательным слугою своих российских — о, конечно, советских, и никаких других — клиенток».
Очевидец утверждал, что русские разделили стамбульскую Пера на княжества и княжили и владели ею. Русский язык, преобладающий даже в нерусских областях Пера, «сиротливо вклинившихся в славяно-одесскую равнину», слышался и в шантане Максима, и в барах на рю Кабристан, и в веселых домах на рю Венедик, «гнилостной речушкой мелких кофеенок и подозрительных лавочек впадающих в Гран-рю-де-Пера». Русский язык и русские песни разносились из ресторана «Карпыч» по всей Пера. Прибывшие, очевидно, уже после первой волны эмигрантов, новые русские группы захватили контроль над рестораном одессита Сашки Пурица «Тюркуаз» и кавказским кабачком Тиграна под названием «О бон гу».
В ресторане «Пера-Палас» собирались короли спекулянтов, директора обществ, приезжие гости, бомонд, дипломаты. В «Токатлиане» толклись биржевые середняки, брокеры, маклеры из белых эмигрантов, туристы, иногда заезжие артисты или ученые. «Тюркауз» облюбовали советские люди, молодые турки, жители Стамбула, и иностранцы. У «Карпыча» завсегдатаями стали кавказцы всех профессий, не сумевшие уехать из города остатки партийных и военных деятелей, разорившиеся князья, бродяги и авантюристы.
«Эмигрант проник во все щели турецкой жизни»
В Стамбуле прочно обосновались и богатые русские, которым удалось вывезти свои капиталы за границу. В городе появилось множество русских магазинов. «За все свое существование Стамбул не запомнит такого кошмарного количества антикварных и меховых магазинов, какое развелось за эти годы, — писал П.А. Павленко. — Там торгуют старыми университетскими значками, потертыми обручальными кольцами, поломанными или целыми «Станиславами» и «Владимирами», фамильными иконами, серебряными чайными сервизами старой солидной работы, подержанными палантинами из горностая и собольими шубами — этой тяжелой и пыльной роскошью «хороших» домов».
С грустью констатировал очевидец, что и здесь находились люди, наживающиеся на чужом горе, предприимчивые субъекты, для которых «война — мать родная». Они скупали у своих нуждающихся соотечественников последние драгоценности и продавали туристам и туркам. Стало модным серебро русской работы, самым дорогим оказался янтарь, вывезенный из России. Появились магазины, ориентированные только на русскоговорящую публику. Свои услуги стали предлагать русские мелкие ювелиры, часовые мастера, сапожники, портные, грузчики, работающие по двенадцать часов в сутки на пристанях Золотого Рога и в богатых домах, другие мастера, к которым вскоре потянулась турецкая клиентура, осознавшая преимущества сферы бытового обслуживания.
Белый эмигрант «втерся еще глубже», в деловое сообщество Стамбула. «На бирже он дирижирует спекулятивной горячкой и сидит в меняльных лавочках, играя долларами и пезетами, будто ничем иным никогда в жизни и не занимался». Русская сметливость и образование стали спрашиваемы в учебных и научных заведениях Стамбула, в знатных турецких семьях. «В турецкой высшей школе он (русский эмигрант) систематизирует библиотеки и собирает гербарии, — писал П.А. Павленко, — он шофер в богатых семьях и имеет отличные связи с полицией, он, наконец, всеведующий комиссионер и снабжает старых стамбульских снобов разной дребеденью, начиная со «старинного» боярского серебра и кончая усовершенствованными подметками из прессованной бумаги».
Современник констатировал, что русский эмигрант проник во все видимые и невидимые щели турецкой жизни, «голодной на сметливого человека».
Мечта писателя Павленко
Весом вклад русской эмиграции 20-х годов прошлого века в просвещение жителей Стамбула. Недолгим было пребывание элиты русской культуры и искусства в Константинополе. Однако благодаря во многом их подвижничеству Стамбул узнал о русском балете, опере и живописи. Последнее поколение русской дореволюционной сцены имело мировое признание. Пьесы русских авторов приобрели популярность. Русские артисты стали любимцами жителей Стамбула, полотна русских художников вошли в моду и раскупались на аукционах. Турки стали почитать Толстого, Чехова, Достоевского, полюбили музыку Чайковского. Большое влияние на формирование положительного образа русского человека, в представлении местного населения, оказала не только русская интеллигенция, но и множество других эмигрантов — представителей разнообразных профессий и социальных слоев.
Истинный талант нельзя втиснуть в рамки ни одной идеологии. Наверное, поэтому, отбросив преходящую шелуху «партийных приверженностей» и дискуссий о «патриотизме», истинный писатель, вникнувший в тему Русского Стамбула, не может остаться в стороне, настолько она глубока, неоднозначна, неисследована, нескончаема.
Не остался равнодушным и Павленко. Он явил свою мечту, обращенную в будущее, к неизвестным авторам. «О русском Константинополе когда-нибудь напишут большую и разностороннюю монографию, — писал он. — В этой монографии найдут себе место и серьезные исследования социологов и психиатров и будничные фотоэскизы журналистов и полицейских чиновников…». Наверное, это высказывание можно назвать своеобразным подвигом писателя: заявить в те времена столь открыто о теме, которая была под строжайшим запретом в Стране Советов, — на такое мог решиться только смелый человек.
Прошли годы, и, похоже, мечта писателя Павленко начинает претворяться в жизнь. Появляются монографии: разные по жанру, содержанию, подбору фактического материала, стилю изложения. Усилиями многих авторов создается нескончаемая книга о Русском Стамбуле, а с выходом каждой новой публикации все больше имен и судеб соотечественников извлекается из глубин человеческой и исторической памяти.
Летопись продолжается…
Шпили минаретов и христианские святыни ныне соседствуют в Стамбуле… В XV веке Мехмед Завоеватель преклонил колени перед величием христианской веры…
