Она уже винила себя в исчезновении Исаака. Он был очень зол, когда уходил через сад и бросил ей напоследок: «Желаю удачи». Казалось, миновала вечность с того январского сумеречного дня, когда Исаак сомкнул руки на горле цыпленка. Олив вспомнила свою эмоциональную реакцию на свернутую шею. Он так много дал ей, а она? Дала ли она ему что-то в ответ? Пожалуй, что нет. Она попыталась вызвать в памяти его руки на своем теле, но у нее ничего не получилось.
– Как думаешь, Исааку удалось скрыться? – как-то вечером спросила ее Сара, когда они вдвоем сидели в гостиной. Гарольд был у себя в кабинете, а Тереза наверху в спальне.
Олив зябко потерла предплечья. Запас дров кончался, и приходилось экономить.
– Не знаю.
– Конечно удалось, – уверенно сказала Сара. – Наверняка уехал на поезде.
Олив отметила про себя, что мать прекрасно выглядит, несмотря на скудный рацион и психоз Терезы, грозивший затянуть их всех в свой водоворот. Казалось, стрессовая ситуация открыла перед Сарой новые горизонты.
– Ты хочешь уехать, Лив? – спросила она.
Олив вытащила ворсинку из обшарпанного дивана. Исаак оказался прав. Как приехали, так и уедут.
– Нет, – последовал ответ. – Мой дом здесь.
* * *
Позже кто-то постучал в дверь комнаты на чердаке.
– Кто? – спросила Олив.
Тереза, шаркая, сделала пару шажков и остановилась на пороге. Она была худее обычного, волосы немного отросли, но больше всего Олив порадовал твердый взгляд.
– Вы знаете, что говорит ваш отец? – спросила она.
Олив откинулась на подушки.
– Да мало ли…
– Он говорит, что испанцы обречены.
– Не обращай внимания.
– Это несправедливо.
– Разумеется.
– Он считает, что мы не пытаемся бороться?
– Он так не думает. Обычные слова для человека со стороны.
– Здесь небезопасно.
– Я знаю, Тере.
– Вам лучше уехать.
– Я тебя не оставлю.
– Вы не из-за меня не уезжаете, сеньорита. Я знаю, почему вы еще здесь. – Девушки обменялись взглядами. – Он не вернется, – добавила Тереза.
Олив села на постели.
– Почему?
Тереза засмеялась. Это был хриплый горький смех.
– Уж вам-то пора открыть глаза.
– По-моему, они у меня открыты, спасибо на добром слове. В отличие от подавляющего большинства в Англии.
Тереза медленно вошла в комнату и провела ладонью по картине «Руфина и лев».
– Мой брат причинил вред.
– Деревне?
– Этому дому.
– Что ты имеешь в виду?
– Спасибо вам, что увели меня тогда от Хорхе и Грегорио.
– А что мне еще оставалось?
– Я пыталась сражаться.
– Я знаю.
– Это трудно. Все равно, что сражаться с собой. И временами я просто не понимаю. Почему мы должны сражаться?
– Я не знаю на это ответа, Тере.
– Олив, если вы уедете… можно и я с вами?
Олив замешкалась. В планы отца это не входило.
– У тебя есть необходимые документы?
Тереза бессознательным движением провела ладонью по голому темени с порезами, которые начали заживать.
– Нет.
Они помолчали.
– Я попробую это разрулить, – сказала Олив.
– Разрулить?
Олив слезла с кровати и, подойдя к подруге, взяла ее за руки.
– Тебе надо опять завести тетрадку для новых слов. Сядь. Я не сделаю тебе больно.
Усадив Терезу на краешек кровати, она вооружилась опасным лезвием, взятым из отцовского туалетного столика, и осторожно сбрила островки волос. Затем смазала порезы каламином, а Тереза все это время сидела неподвижно, глядя в окно и вслушиваясь в далекие выстрелы в Малаге.
– Это мой брат во всем виноват, – произнесла Тереза бесцветным голосом.
Олив отставила опасное лезвие подальше от головы.
– Все делают глупости. С таким же успехом ты могла бы обвинить своего отца. А он бы свалил вину на правительство. Которое во всем обвинило бы предыдущее правительство. Вряд ли Исаак ожидал, что с тобой случится такое.
– Исаак мыслит масштабами страны, забывая о своем доме, – возразила ей Тереза.
– Он человек добрый.
– Вы так считаете?
– У него есть совесть.
Тереза коротко рассмеялась.
– Ты ведь знаешь, где находится твой брат? Обещаю, что никому не скажу. Просто я должна знать.
Тереза отвернулась к окну, плечи опустились.
– Вам лучше не знать.
Она вдруг услышала, как щелкнули ножницы. В ужасе обернувшись, она увидела, что Олив отхватила огромную прядь волос.
– Что вы делаете? – испуганно спросила Тереза, а та уже срезала вторую прядь.
– Ты думала, я с тобой в игру играю?
– Остановитесь. Не трогайте свои волосы.
Тереза хотела забрать у нее ножницы, но Олив предупреждающе выставила их перед собой. Она продолжила себя карнать, густые светлые волосы прядка за прядкой падали на пол. Тереза смотрела на это как завороженная.
– А теперь ты меня обреешь, – сказала Олив.
– Вы сошли с ума.
– Вовсе нет. Что я должна сделать, чтобы люди воспринимали меня всерьез?
– Такая же бритоголовая еще не значит такая же скорбящая.
– Тереза, давай без лишних слов.
Осторожно сбривая последние волосы, Тереза тщетно пыталась сдержать слезы. Она уже не помнила, когда последний раз открыто плакала. Она подумала о первой картине, которую хитростью подсунула на мольберт, – святой Юсте, превращающейся в женщину в пшеничном поле. Исаак был уверен, что сестра сделала это из-за поцелуя у ржавых ворот, коему стала невольной свидетельницей, что Тереза наказывала его из мести, лишая возможности прославиться. Тереза не могла не признать, что случившееся между ним и Олив причинило ей тогда боль, она почувствовала себя отверженной и ненужной, хотя и не смогла бы внятно выразить это словами. Но она также знала, что толчком послужило нечто более существенное и не связанное с Исааком, чего и сама-то толком не понимала. Ближе всего к истине было бы объяснение, что у нее появился настоящий друг и Олив заслуживала вознаграждения.
– Тере, еще раз. Ты скажешь, где он?
Тереза ощутила почти физическое давление.
– Забудьте о нем. Он не любит вас, как следовало бы.
