Ознакомительная версия. Доступно 32 страниц из 159
Конец 216 г. до н. э. ознаменовался для римлян еще одним тяжелым поражением. Как уже говорилось, незадолго до битвы при Каннах для ослабления позиций Ганнибала и восстановления контроля над Цизальпинской Галлией туда был направлен претор Луций Постумий Альбин. Под его командой находилось два римских легиона и большое количество союзников с побережья Адриатического моря, всего двадцать пять тысяч человек (Ливий, XXIII, 24, 8). Проходя через Литанский лес, к северо-западу от Бононии (Болонья), его армия попала в классическую засаду, устроенную бойями. В одной из теснин, лежавшей на пути римлян, деревья по обеим сторонам от просеки были подрублены таким образом, чтобы упасть при первом же нажатии, что и было проделано в соответствующий момент. Падающие стволы погребли под собой и людей, и лошадей, так что большинство воинов так и не успели вступить в бой, а те, кто при этом уцелел, были перебиты бойями. Небольшая группа римлян попыталась прорваться вперед по дороге, но была перехвачена и пленена кельтами, блокировавшими переправу на реке. Спастись из смертельной ловушки смогло только около десятка римлян. Среди прочих погиб и претор Постумий Альбин. Его доспехи кельты поместили в качестве трофея в одном из своих храмов, а из черепа сделали праздничную чашу (Ливий, XXIII, 24, 6–12).
Страх, охвативший Рим при известии об этом разгроме, был сравним с пережитым после Канн: в течение нескольких дней лавки были закрыты, а горожане не показывались на улицах. Однако масштабы несчастья оказались все же значительно меньшими, так что в приказном порядке сенат повелел эдилам прекращать траур, открывать лавки и не допускать общего уныния (Ливий, XXIII, 25, 1–2).
Самая драматичная и, пожалуй, самая кровавая за всю войну кампания 216 г. до н. э. закончилась, и ни римляне, ни карфагеняне не могли бы считать ее по-настоящему успешной для себя. Первым в течение всей последующей истории будет памятен ужас Канн, а для вторых великие победы не принесли должных результатов.
216 г. до н. э.: итоги пунийских побед
Относительное затишье после битвы при Каннах дало, наконец, возможность Ганнибалу установить связь с Карфагеном, и он отправил туда своего брата Магона с отчетом о достигнутом, но не только…
Представ перед советом, Магон начал перечислять одержанные победы. Список получился весьма впечатляющим. В ходе войны Ганнибал успешно сражался с шестью вражескими полководцами, четверо из которых были консулами, один диктатор и один начальник конницы. Потери римлян (по словам Магона, скорее всего, преувеличенные) достигали двухсот тысяч убитыми и пятидесяти тысяч пленными. На сторону пунийцев перешли жители областей Бруттия, Апулии, частично Лукании и Самния и, конечно, Капуи. Наконец, как самое, в прямом смысле, весомое доказательство успехов Магон высыпал перед членами совета целую кучу золотых колец, снятых с тел римских сенаторов и всадников. Как утверждает Ливий, по одним данным, ее объем составил три с половиной модия (ок. 31 литра), по другим – не более одного модия (ок. 8,75 литра), что казалось ему более правдоподобным; Луций Анней Флор приводит цифру в два модия (ок. 17,5 литра) (Ливий, XXIII, 12, 1–2; Флор, I, 22 (2, 6), 18).
Закончив похвальбы, Магон перешел к самому главному: «А главный смысл речи был в том, что чем ближе конец войны, тем большая помощь требуется Ганнибалу: он воюет вдали от родины, на чужой земле, окружен врагами; тратится столько хлеба, столько денег; в стольких сражениях уничтожены вражеские войска, но ведь каждая победа уменьшала и карфагенское войско; надо послать пополнение, надо послать хлеба и денег на жалованье солдатам, так хорошо послужившим Карфагену» (Ливий, XXIII, 12, 3–5).
На подавляющую часть совета, по-прежнему симпатизировавшую Баркидам, слова Магона произвели требуемое впечатление – наверное, никогда раньше мысль о близкой и окончательной победе не была настолько хорошо обоснована. Один из сторонников Баркидов, некий Гимилькон, даже не удержался от того, чтобы поддразнить своего извечного противника, старика Ганнона: «Ну, как, Ганнон? Ты и сейчас досадуешь на войну с римлянами? Вели выдать Ганнибала; запрети среди этих успехов благодарить бессмертных богов; послушаем речи римского сенатора в карфагенском сенате» (Ливий, XXIII, 12, 7).
Пунийская монета из Нового Карфагена (Испания), 220–215 гг. до н.э.
Ответ Гимилькону, который Тит Ливий вложил в уста Ганнона, вне зависимости от его исторической точности, ценен тем, что как нельзя лучше помогает понять реальное состояние дел, к которому пришел Ганнибал на третий год своего до тех пор победоносного похода.
«Магон только что хвастал тем, что радует Гимилькона и прочих приспешников Ганнибала; да и меня это могло бы радовать, потому что военные успехи, если мы не хотим упустить счастливого случая, обеспечат нам мир более справедливый. Если же мы упускаем время, когда сможем диктовать мир, а не принимать его, то боюсь, что мы напрасно так бурно радуемся. Чему же мы радуемся сейчас? Я истребил вражеское войско; пришлите мне солдат. А чего другого ты бы просил, потерпев поражение? Я взял два вражеских лагеря, обильных провиантом и всякой добычей. Дайте хлеба и денег. Чего бы ты требовал, если бы взят и разграблен был твой лагерь? И, чтобы не мне одному удивляться, я, ответив уже Гимилькону, имею полное право спросить в свой черед. Так пусть Гимилькон или Магон мне ответят: если битва при Каннах почти целиком уничтожила господство римлян и если известно, что от них готова отпасть вся Италия, то, во-первых, отпал ли к нам хоть один латинский город и, во-вторых, нашелся ли в тридцати пяти трибах хоть один человек, который перебежал бы к Ганнибалу?» (Ливий, XXIII, 12, 11–16). На оба эти вопроса Магон ответил отрицательно, равно как и на то, хотят ли римляне мирных переговоров. Тогда Ганнон подвел неутешительный итог: «Война в том же положении, как и в тот день, когда Ганнибал вступил в Италию» (Ливий, XXIII, 13, 2). Конечно, в этом была доля риторического преувеличения, но общий смысл полностью соответствовал действительности: если после стольких успехов полководец просит помощи, как долго еще ждать окончательной победы? В свете этого миссия Магона выглядела не столько обнадеживающим, сколько тревожным сигналом.
Однако все эти соображения никак не повлияли на настроение большинства пробаркидских членов карфагенского совета, и Ганнибал мог рассчитывать на требуемое пополнение. Было решено отправить в Италию четыре тысячи нумидийцев, сорок слонов, а также оказать финансовую поддержку (из-за повреждения текста рукописи причитающаяся Ганнибалу сумма осталась неизвестной). Кроме того, выделялись средства, чтобы Магон по пути через Испанию нанял двадцать тысяч пехотинцев и четыре тысячи всадников (Ливий, XXIII, 13, 6–8).
Визит Магона в Карфаген стал знаковым событием и как бы подвел черту под первым этапом войны. Несмотря на чрезвычайно кровопролитные сражения первых лет, ничего еще не было решено, и оба противника сохранили достаточно сил и решимости продолжать схватку.
Ознакомительная версия. Доступно 32 страниц из 159
