«Не подходи ко мне».
Был вечер. Часы показывали двадцать минут одиннадцатого. Он уже полтора часа как был дома, сидел в своем кабинете, пил кофе, снова и снова прослушивал запись, пытаясь осмыслить произошедшее, хоть как-то объяснить то, что слышал.
Бимиш сказал ему, что отследить звонок невозможно. Это был всего лишь один из сотен звонков, поступивших на коммутатор в тот вечер. Системы контроля на радио не было. Редактор не преминул напомнить Майклу, что гарантия полной анонимности немало способствовала успеху передачи. Позвонить мог любой – никто никого не отслеживал.
Бимиш сердился на Майкла. Это было заметно по его лицу. И Майкл не мог его за это упрекнуть. Семейным разборкам не место в прямом эфире. После передачи Бимиш поинтересовался, понимает ли доктор Теннент, какой это удар по его профессиональной репутации.
Но Майклу было плевать и на репутацию, и на передачу.
«Я думала, ты любишь меня, Майкл. Я думала, ты любишь меня».
«Да что же такое случилось, Аманда?»
Он перемотал пленку. Принялся ходить по кабинету. Сел на краешек мягкого кресла, отхлебнул остывший кофе.
«Я думала, ты любишь меня, Майкл. Я думала, ты любишь меня».
«Я тебя люблю, Аманда. Боже мой, я очень люблю тебя, больше всего на свете. Я люблю тебя даже больше, чем…» Он виновато посмотрел на фотографию Кейти в рамочке на столе. Снимок был сделан во время пикника. Жена лежала на расстеленном на траве покрывале и улыбалась ему во весь рот.
Лулу Майкл пока не звонил. Что он мог ей сказать? Что Аманда объявилась, но, судя по всему, боится его и поэтому исчезла?
К тому же, если Аманда позвонила ему, то, вероятно, она связалась и с Лулу тоже. Может быть, она все время держала подругу в курсе? А та специально делала вид, будто не знает, где Аманда, чтобы он ее не нашел.
Неужели Лулу лгала ему?
Это казалось абсолютно невероятным. И все же…
Аманда позвонила ему на радио. В прямой эфир.
Зачем?
Майкл вернулся мыслями в тот субботний вечер, который они провели у него дома. Вспомнил, как они ужинали. Как испугалась Аманда, увидев машину на противоположной стороне улицы. Как они занимались любовью. Он вспомнил, как Аманда потом беспокойно выглядывала в окно. В его памяти ожило воскресное утро: ах, какое это было замечательное, невероятно счастливое утро. И как им было хорошо вместе на гонках, спокойно и радостно.
Почему же она вдруг так резко изменила свое отношение к нему?
Он вроде бы не сказал и не сделал ничего такого, что дало бы Аманде основание вести себя подобным образом.
Может, у нее что-то с головой? Майкл призадумался. Ее манеру говорить по телефону отличали явные признаки паранойи. Может быть, Аманда страдала параноидальным психозом, а стресс, вызванный новыми отношениями, спровоцировал у нее приступ? Или она сидела на наркотиках? Конопля, крэк, экстази, амфетамины – все это вполне могло вызвать психоз такого рода.
Для параноиков характерно выискивать скрытый смысл в самых невинных замечаниях, неправильно интерпретировать события. Они склонны принимать комплименты за завуалированную критику. Если сказать страдающей паранойей женщине, что она сегодня хорошо выглядит, та может решить, будто собеседник имел в виду, что раньше она выглядела плохо. А признание в любви она может воспринять как попытку в корыстных целях втереться к ней в доверие.
Параноикам присущи резкая смена настроений, упрямство, язвительность и открытая враждебность. Но он не слышал злости в голосе Аманды.
Скорее, в нем сквозил страх.
Майкл перебирал в уме симптомы различных психических заболеваний, которые могли вызвать внезапное изменение личности. Может, у Аманды эпилепсия? Или опухоль мозга?
Он набрал домашний номер Лулу. Она ответила почти немедленно, хотя и сонным голосом. Майкл не стал спрашивать, говорила ли она с Амандой, а вместо этого сказал:
– Лулу, извините за поздний звонок.
– Ничего страшного. Есть новости?
– Хочу задать вам один вопрос: Аманда не страдала эпилепсией?
– Боже, нет. Мне, по крайней мере, ничего такого не известно.
– Думаете, она сказала бы вам?
– Да. Во всяком случае, Аманда недавно проходила тщательное медицинское обследование для получения полиса – мы все регулярно это делаем. Я вместе с ней заполняла бланк. И увидела бы, если бы она написала что-то в таком роде. А что?
– Аманда позвонила мне сегодня в эфир на радио. Мне показалось, что она не в себе.
– Аманда вам звонила? – Удивление в голосе Лулу было искренним.
– Да.
– Слава богу! Я с ума сходила от беспокойства. Она в порядке? Здорова?
– Э-э… не уверен.
– И где же она?
– Этого она не сказала.
– А что она сказала?
– У меня все записано на пленке.
– Но с ней все благополучно?
Майкл ответил не сразу:
– Сомневаюсь.
– Что вы имеете в виду?
– Лулу, вы знаете Аманду гораздо лучше меня, я хочу, чтобы вы послушали запись. Я…
– Можете проиграть мне запись по телефону? Или нет, лучше встретимся. Майкл, вы сейчас где? Я могу взять такси и приехать.
– Я сам к вам подъеду. Где вы живете?
– В Клэпхэм-Коммон.
– Диктуйте адрес. Я буду через двадцать минут.
– Сварить вам кофе?
– Было бы неплохо.
75
Траву на газоне пора было скосить. Он теперь вспомнил: летом траву надо косить раз в неделю. Раньше приходил человек с машинкой и делал это. Тот же самый работник, который занимался клумбами и чинил в доме все, что ломалось, и повсюду возил их с матерью на «бентли», который стоял сейчас, как и белый фургон, на многоэтажной платной парковке. В гараже при доме теперь стало тесно: там находились «форд-мондео» Теренса Гоуэла (хорошо, что он приобрел не слишком большой автомобиль) и остатки «альфа-ромео» Аманды Кэпстик (хорошо, что у нее машина оказалась не очень большая).
Томас собирался освободить место для серого «вольво» доктора Майкла Теннента: нельзя же держать его на улице, могут возникнуть проблемы. А ему проблемы совсем ни к чему.
«Да пошли вы все куда подальше, что я вам – сторож на парковке?»
Кто-то набросал фольги в пруд с карпами. Лагуна – так называла этот пруд его мать. Вероятно, в саду побывали вандалы. Это вывело Томаса из себя. Он посветил фонариком в воду: фольга засверкала. А выше виднелся силуэт крохотной беседки в стиле барокко – островок в середине пруда.
Уже темно. Одиннадцать вечера. По другую сторону стены, огораживающей сад, раздается женский смех. Высокая трава вся в росе, хотя дождя давно не было. Звезды наверху мерцают сквозь призмы. Кто-то готовит барбекю. Томас чувствовал запах шипящего оливкового масла и жареного мяса. В соседнем доме в окнах второго этажа горит свет. Женский смех в тишине вечера становится все тише. Вообще-то, поздновато для ужина.
