Ознакомительная версия. Доступно 17 страниц из 83
– Ремень отдал, – сглатывая слезы, заговорил он, – в тайге выжил… Шуранские земли прошел… из огненной ловушки выбрался… вынес, родимую, от чужих глаз укрыл… а теперь ни страха, ни холода, ни боли, ни темных дум… и пустота… и такой покой! Последние вы в нашем уезде остались. Недобитки. Снесут чистильщики ваши гнезда – и вовсе никого не останется… Без воды новых чертей не выведете… И новых оброков не будет, и если не Солонь, так другие деревни вздохнут спокойно. Правильно говоришь, легко мне ста…
Его ударили в лицо. Игнат захлебнулся слюной, закашлялся, отплевываясь кровью.
– Добыл один раз… добудешь и второй! – зашипел черт и, сграбастав Игната за шкирку, поволок к горящей избе. В нос ударило вонью бензина, горелого дерева, паленых тряпок. Знакомый запах – запах приближающейся смерти, что едва не настигла Игната в подземелье, но упустила. А теперь напала на след снова. Пламя распахнуло ему свои объятья. Игната швырнули в дым, как в перину, и он едва успел закрыться рукавом.
– Где? Где-е?.. – ревело пламя. Или черт. Или запертые в сараях коровы.
– Ищи… – выдохнул Игнат.
Хватка ослабла, и он повалился на пол, кашляя, отхаркивая кровь и пепел, но все же стараясь как можно скорей вывернуться из фуфайки и натянуть ее на голову, прежде чем дым окончательно забьет легкие и погрузит сознание во тьму.
Игнат не видел этого глазами, скорее ощущал кожей или каким-то внутренним взором, которым обладают лишь колдуны да ведьмы («Слепые ведьмы, – подумал Игнат. – Те, что живут за частоколом из волчьих голов и чуют чужих призраков»), как рушится прошлое. Вот вспыхнули и рассыпались искрами толстые книги по медицине. Вот обуглились фарфоровые блюдца. Горел диван, где вечерами сидела Марьяна и вышивала вещую птицу с глазами черными, как уголья. А теперь и сама птица стала углем – прогорела и рассыпалась свернутая рулоном канва. И в ней, накалившись до немыслимой температуры, лопнула стеклянная колба. А потом вспыхнул и эликсир – горел он, должно быть, не синим и не алым, а каким-то иным, невиданным еще цветом. И запах… Игнат не чувствовал его, стараясь вдыхать как можно реже, но знал, что черт чувствует этот неповторимый аромат смерти и сладости. И ухмылялся про себя, представляя, как хрипит, и воет, и беснуется навь, потеряв ту драгоценность, за которой явилась в мир и которую хотела унести из этого мира.
Потом его снова вздернули с пола, и за треском и воем огня Игнат услышал наполненный злобой голос черта:
– Твоя взяла, паршивец…
Потом последовал удар. Ощутимый, в почки. Потом еще один – под ребра. И еще – в скулу.
– Бей! – прохрипел Игнат. – Мне терять нечего… не нужна ваша черная сила… и мертвых чудовищ я создавать не стану… а задержитесь в Солони подольше – глядишь, и чистильщики подоспеют.
– Врешь! – гремело над ухом, в огненном мареве дрожал черный силуэт.
– А ты… проверь, – задыхаясь, проговорил Игнат. – Слышишь… грохот? То не гроза… то люди едут, чтобы от вашей гнили… Опольский уезд очистить.
Он говорил уверенно, хотя огонь выедал изнутри. Но не тот, смертельный, взметнувший свои флаги над всей деревней. И не тот, злой и черный, душивший его после смерти Эрнеста. Это было белое и чистое пламя освобождения – и пылало оно неугасимо, ровно, будто ластиком стирая из души черные думки и пустые мечты. Поверил ли черт? Игнат не знал, только почувствовал, как его встряхнули за ворот и знакомый голос произнес:
– Слюнтяй ты… дурак деревенский… каким был дураком… таким и остался. И взять с тебя больше нечего… так запомни… в первую встречу я тебя помиловал… и во вторую… помилую… А в третий раз… не обессудь… Встречу – изрублю на куски.
Его швырнуло в сторону. Игнат стукнулся плечом о покосившуюся балку, обмяк, мешком опустился на пол и потерял сознание. А когда очнулся – черта не было. Зато ходила ходуном дверь, и с улицы тянуло свежестью и спасением. Собрав остатки сил, Игнат подтянулся на руках и пополз. Дым разъедал легкие, заволок глаза густым туманом, но страха не было. Над головой прокатился грохот – может, рушились прогоревшие перекрытия, а может, действительно ехали чистильщики, чтобы спасти Солонь?
Игнат живее заработал коленями и локтями. Плечом толкнул обуглившуюся дверь и почувствовал, как обожгло рукав, потом щеку, потом висок. Стиснув зубы, Игнат перевалился через порог, и вот тогда грохот повторился снова – раскатистый, торжественный, как колокольный звон.
Огонь и дым остались позади, а в легкие врывалась грозовая свежесть. Стянув с головы фуфайку, Игнат запрокинул лицо к небу и увидел…
Над миром летела вещая птица: ее крылья были похожи на черные тучи, а когти – на белые молнии. Лица ее не рассмотрел Игнат: птица летела с востока на запад, и маховые перья задевали облака, пока наконец не пропороли острым краем их округлые животы. И тогда на землю, как из худого ведра, хлынул ливень. Он вымывал из деревни огонь, и тьму, и навь, и гниль и оставлял после себя чистоту, прощение и покой. Подтянув колени к груди, Игнат упал обожженной головой в прохладную мякоть земли и закрыл глаза. И не слухом, но всем сердцем и всей душой слушал песню без слов. Прощальную песню вещей птицы:
– От востока до запада, от севера до юга прольется не дождь – прольется вода живая. И с перьев моих уйдет в землю. Из земли – в родники. Из родников – в реки. Из рек – в моря. И с моря поднимется семь облаков. И в первом облаке – будет Явь. И во втором облаке – будет Свет. И в третьем облаке – будет Дождь. И в четвертом облаке – будет Плод. И в пятом облаке – будет Мир. И в шестом облаке – будет Жизнь. И в седьмом облаке – будет Бог. Укроют они землю от хулы всякой, напраслины, от острия в темноте, от яда в сосуде, от грома и молнии, от гнева и наказания, ото льда и огня, от черного дня. Так было, так есть, так будет до скончания времен, и Слово мое истинно и крепко, ибо Слово мое – Любовь.
10
С утра еще было облачно, а к полудню распогодилось, и небесная кисея истончилась, пропустила наконец лучи майского солнца. Тотчас развернулись, показали нежно-салатовые брюшки новенькие листья и расчирикались на проводах воробьи – радостные, что пережили долгую зиму и бескормицу.
Ярмарка еще пустовала: люди слушали праздничную службу, и Игнат прошел насквозь все павильоны, глазея, как мальчишка, на расписные пряники, матрешек, искусно сплетенные венки из березовых веточек, резные ложки и прочую приятную мелочь. Над шатрами, ввинчиваясь крестами в облачное кружево, высились купола пятиглавого собора. Самая широкая и густо уставленная павильонами улица выводила прямо к нему: и «дудочки» тонких колонок, и лента карниза со сложным кирпичным узором, и надкарнизная часть стен, украшенная рядом полукруглых кокошников, – все было выкрашено к празднику. Только с северо-западного угла трапезной все еще высились строительные леса – собор находился на реставрации. Лесами была почти полностью скрыта и колокольня.
Игнат не стал заходить в церковь. Остановился возле ворот, прислонившись к витым железным прутьям плечом, и вдохнул полной грудью свежесть весеннего ветра, запах молодых листьев, аромат ванили и сахарных петушков, сладковатый запах ладана, и даже выхлопы с оживленных улиц пахли по-весеннему тепло.
Ознакомительная версия. Доступно 17 страниц из 83
