СЛЕДСТВИЕ И ПРИГОВОР
Ночью был обыск у всех гальванеров, искали ключи от орудий. Началось следствие, и сразу же были арестованы свыше ста матросов… Офицеры были твердо убеждены, что взрыв произведен матросами из команды «Аскольда». Легко представить себе, с каким озлоблением относились они к тем, на кого падало подозрение Но и матросами овладела растерянность. Многие готовы были собственными руками растерзать виновных; с трудом допускали они мысль, чтобы свои же товарищи матросы решились погубить ночью во время сна весь экипаж..
Сразу вспомнили, что не так давно один из списанных унтер-офицеров, уезжая на салоникский фронт, сказал на прощание: «Я вот уезжаю, а вы взлетите на воздух!» Тогда на эти слова никто не обратил никакого внимания. Теперь же они воспринимались совсем по-другому. Уже вовсю говорили о Ляпкове, которому якобы за взрыв крейсера предлагали сорок тысяч франков. Кроме этого вспомнили матросы и о том, что комендор Бирюков тоже в пьяном виде хвалился, что взорвет корабль и «все узнают каков Сашка Бирюков!». К этим фактам добавились и многочисленные как действительные, так и надуманные факты, о которых сообщили следователям некоторые фельдфебели, кондукторы и штрафной матрос Пивинский.
Все это помогло следствию ограничить круг подозреваемых, а затем построить обвинение против восьми матросов, отвечавших за погреба или дежуривших в ту ночь.
И хотя виновными из них никто себя не признал, наскоро организованный командиром крейсера суд приговорил четверых из них: Д. Г. Захарова, Ф. И. Бешенцева, Е. Г. Шестакова и АА Бирюкова к расстрелу.
ВЛ. Крестьянинов и С. В. Молодцов в книге «Крейсер «Аскольд»» по этому поводу пишут: «Как было установлено следствием, взрыву предшествовали разговоры о взрыве крейсера. Матросы вспомнили, что в конце марта 1916 года матрос
С. Тимофеев, уезжая с «Аскольда» на салоникский фронт, якобы сказал: «Счастливы, что уезжаем, а то поднимемся на воздух». Вспомнили на следствии и о Ляпкове, и о комендоре Бирюкове, который неоднократно в пьяном виде, разойдясь, хвастал, что взорвет крейсер к чертовой матери.
В ночь взрыва на верхней палубе дежурили 4 часовых, вахтенный начальник, 2 вахтенных, 2 сигнальщика и 5 дневальных, а всего на корабле 26 человек. Поэтому посторонние пройти на крейсер незамеченными никак не могли. Тем более попасть в погреб мимо офицерских кают, где дежурили вестовые и находится дневальный. Дверь погреба была закрыта на замок, о чем свидетельствовал дозорный, а ключ хранился в ящике у часового. Найденный же в погребе ключ оказался поддельным.
Развод дневальных вахтенного отделения на дежурство в ночь с 19 на 20 августа проходил в полночь. Разводящий унтер-офицер Н. Д. Бессонов, дойдя до фамилии Г. С. Терлеева, спросил его, куда он хочет заступить. Терлеев попросился дневальным на бон. Некоторые дневальные обратили на это внимание. Обычно вахтенный унтер-офицер никогда не спрашивал, кому и куда хочется. Терлеев объяснил, что он заранее просился на бон, так как учился кататься на велосипеде, которых всегда было много на берегу.
Кроме этого следствие установило, что дежурных дневальных Шестакова, Захарова и Сафонова в момент взрыва на своих местах не оказалось. В то же время дневальный Редикюльцев удостоверил, что перед взрывом в носовом гальюне находились несколько человек, одетых по форме дневальных. Что не было на месте Захарова и Шестакова, утверждал Пивинский. Отсутствие Сафонова в машинном отделении засвидетельствовал лейтенант Кршимовский. Выяснилось, что днем 19 августа, накануне взрыва Бешенцев и Захаров (хозяин погреба, в котором произошел взрыв) работали в погребе.
Захаров протестовал против показаний Пивинского, говоря, что он, как разряда штрафованных, не может давать показания и, кроме того, мстит ему, Захарову, за то, что был выдан команде как вор и команда расправилась с Пивинским своим судом Пивинский же утверждал, что Захаров — «самый скверный человек на крейсере».
Проведенная экспертиза установила, что 7 5-миллиметровый патрон можно взорвать с помощью шнура-фитиля для зажигалки. Кусочки такого фитиля были найдены подведенными к двум патронам на месте взрыва. У Бешенцева во время обыска нашли фитиль от зажигалки, оказавшийся короче, чем продается, на 20 см, которым он никогда не пользовался.
Следствию картина представлялась такой: унтер-офицер Бессонов распределяет дневальных по местам. Гальванеры Бешенцев и Захаров поджигают фитили. После этого все участники уходят на бак как наиболее безопасное место, откуда они могли при взрыве легче всего спастись.
В конечном итоге следственная комиссия пришла к выводу, что Захаров, Бешенцев, Шестаков, Сафонов, Терлеев, Бессонов, Ляпков, Бирюков, с помощью Андреева, сбежавшего с крейсера за три дня до взрыва, «достаточно изобличаются» в том, что «из личных выгод, сговорившись с неизвестными лицами, имеющими цель взорвать крейсер, устроили поджог в погребе боеприпасов». Комиссия постановила привлечь этих 8 человек в качестве обвиняемых к суду».
После взрыва на «Аскольде» в русском Морском министерстве решили сменить командира крейсера Вместо Иванова назначили К. Ф. Кетлинского, служившего до этого флаг-капитаном оперативной части Черноморского флота
Из биографии нового командира «Аскольда»: «Кетлинский Казимир Филиппович (27.7.1875 г., Польша — 28.1.1918 г., Мурманск), контр-адмирал (12.9.1917 г.). Из польских дворян. Образование получил в Морском корпусе (1895 г.). Участник Русско-японской войны 1904–1905 годов. В1904 году флагманский артиллерист Морского походного штаба Наместника на Дальнем Востоке. В 1906–1908 годы флагманский артиллерийский офицер штаба командующего отдельным практическим отрядом Черного моря, в 1908–1909 годы — штаба начальника морских сил Черного моря. В 1909–1911 годы старший офицер линейного корабля «Иоанн Златоуст». С 3.6.1913 г. преподавал в Николаевской морской академии. Одновременно с 1.1.1915 г. занимал пост флаг-капитана по оперативной части штаба командующего флотом Черного моря».
Капитан 1-го ранга Кетлинский был грамотным боевым офицером, прекрасно зарекомендовавшим себя при обороне Порт-Артура как отличный артиллерист. На Черноморском флоте Кетлинский служил в должности флаг-офицера командующего флотом адмирала Эбергарда и, по воспоминаниям современников, имел очень большое влияние на командующего. В обозначившемся в 1916 году противостоянии адмирала Эбергарда и Ставки Верховного главнокомандующего Кетлинский был весьма заметной фигурой. Но Кетлинский был известен не только политическими интригами. Многие говорят о нем как не только о любимце командующего, но и как о главном разработчике стратегии, которой придерживался Черноморский флот в 1914–1916 годах и которая вызвала неудовольствие Ставки и императора отсутствием активности и наступательности.
Мнение современников о Кетлинском неоднозначно. Наряду с тем, что никто не отрицает его активного участия в освоении новых методов эскадренной стрельбы, прекрасно зарекомендовавшей себя в годы Перовой мировой, не менее серьезны к нему и претензии, порой граничащие с обвинениями в измене.
Из воспоминаний представителя Военно-морского флота в Ставке Верховного главнокомандования контр-адмирала А. Д. Бубнова; «…Несмотря на наличие в составе Черноморского флота новых мощных броненосцев, набеги немецких крейсеров на Кавказское побережье продолжались, ибо наши броненосцы были тихоходные и не могли их настичь.
