— Ох, помолчи, ради бога! — взмолился наконец Олег. — Тут же серьезный разговор! Слушай, Давыдов, у меня от ваших амуров уже голова кругом идет…
— Александра Трофимовна все очень правильно объяснила. Та дама выждала, чтобы я наверняка был у Балавинского, телефонировала, оклеветала меня и, понимая, что за это я и прибить могу, сбежала. Она же не знала, чем все кончится. Я мог вырваться и уйти, а мог остаться там в виде хладного трупа. Думаю, это бы ее очень устроило!
— То, что ты говоришь, звучит вполне правдоподобно…
— Потому что это чистая правда! Ну, подумай сам: если бы я взял с собой оружие, неужели стал бы отмахиваться от Балавинского грязным веником?.. И ты понимаешь: остаться там, чтобы оправдаться, я не мог — мне бы и слова сказать не дали.
— Хорошо… Шурочка, дусенька, вели приготовить нам кофе.
Когда поостывшая кокотка вышла, Гольдовский сказал спокойно и серьезно:
— Ты должен доказать, что предан нашему делу. И слов тут, извини, мало.
— Я думал об этом, — с жаром кивнул Денис. — Если помнишь, в Старо-Екатерининской больнице во время того обыска взяли Шапиро. Господин Кошко сказал, что этот — не по его ведомству. У ОСВАГ же на Шапиро ничего нет — ну, идейный анархист, великое ли дело, если это на уровне идей? Есть же идейные вегетарианцы и даже идейные немецкие нудисты. ОСВАГ такими людьми не занимается, наши клиенты — иностранные подданные.
— Действительно…
— Ты должен поехать к Балавинскому и Головину, передать им мое предложение. Заодно принеси извинения за веник.
— Насчет Шапиро — это, надеюсь, не шутка?
— Нет, не шутка. Просто заберу его под расписку у Кошко — тот только рад будет. Ему полицейский изолятор для другой публики нужен.
На том и расстались.
Шурка, когда Давыдов целовал ей ручку, прижалась к нему — без серьезных намерений, балуясь, но, если бы Денис намекнул, Гольдовский в тот же час получил бы отставку.
* * *
Потом Давыдов два дня ждал, что решат масоны. Другого пути, чтобы вызволить Шапиро, у них не было. А однорукий анархист зачем-то был им очень нужен — не напрасно же Маргулис прятал его в больнице.
Ожидание способствовало хандре. Он даже собирался пройти курс излечения в «Рудневке» — самый мужской способ ставить крест на прошлом. Однако природная брезгливость победила.
Наконец Гольдовский телефонировал и сказал: все улажено, Давыдова с Шапиро ждут на другой квартире, где и когда — знать пока не обязательно.
При разговоре присутствовал Нарсежак.
— Ну, начинается, — сказал он Давыдову. — Готовьтесь к неприятностям.
— Мы все предусмотрели.
— Вы мне что-то не нравитесь, Денис Николаевич.
— Я сам себе не нравлюсь.
— Попросту говоря, прете на рожон. Боюсь, что вы вбили себе в голову искупить провинность смертью. А она, старая шлюха, очень хорошо издали такие мысли чует!
— Я там, у Евриона, был сам себе противен, — наконец признался Денис.
— Есть занозы, которые так просто не выдергиваются. Они только со временем рассосаться могут. Терпите, — таков был совет мудрого Сенсея. — И съездили бы вы, пока есть возможность, к Никишиным.
— Это еще зачем?
— На случай, если за вами следят. Вы себе невесту придумали, вот и отдувайтесь.
Давыдов подумал и согласился.
Нарсежак, соблюдая все меры предосторожности, приходил к нему ночью, дворами и переодетый. Он один осуществлял связь Давыдова с подчиненными. Даже телефонные переговоры пришлось свести к минимуму. Если СОВА и ОСВАГ, а также господин Кошко, находили возможность платить телефонным барышням за ценные сведения, то и масоны, поди, не глупее…
Именно Нарсежак собрал Денису то, что он называл «дамским несессером»: зашил в карман брюк несколько полосок папиросной бумаги и кусочки карандашного грифеля, дамскую шпильку, которая могла служить отмычкой, а также тонкую вышивальную иголочку с черной и белой нитками.
Утром Давыдов проснулся поздно, привел себя в порядок и поехал обедать в «Эрмитаж» — там Гераська мог ему тайно передать важную записку. Но никаких записок не было. Денис покатался по Москве и к вечеру действительно, разжившись совершенно жениховским букетом, отправился к Никишиным.
Приняли его как родного, Анюта вертелась вокруг него из всех силенок, вот только Верочка не желала участвовать в общей беседе и старательно читала какую-то медицинскую книжку. Всем видом она показывала: мне безразличны ваши затеи, господин Давыдов, и мне совершенно безразлично, что вы обо мне подумаете, я девушка строгих правил.
Так что долго засиживаться Денис не стал, а обсудил с Никишиным его новые служебные обязанности и поехал домой. Там его и застал звонок Гольдовского.
— Где ты скитаешься? Я весь вечер тебя ищу! — сказал Олег.
— Был у невесты.
— Весь вечер?
— Как видишь. Если бы не моя будущая теща, и подольше бы остался.
— Ну, хорошо. Велели передать: твои извинения приняты, теперь ты должен привезти к нам Шапиро.
— Ну и привезу. Надеюсь не прямо сейчас? Завтра с утра поеду к Кошко, возьму вашего однорукого… А куда с ним дальше деваться?
— Подожди у аппарата, я свяжусь с нашими и получу инструкции.
Инструкции были такие: забрав Шапиро, доехать вместе с ним по Тверской до Александровского вокзала, встать на углу Грузинского вала и ждать. Подойдет к пролетке человек, поздоровается, передаст поклон от господина Сумарокова, и тогда идти вместе с этим человеком.
Вот теперь следовало соблюдать двойную, а то и тройную осторожность.
Давыдов поставил на кухонное окно лампу — знак, что к нему не следует входить. Потом написал сообщение для Нарсежака, плотно свернул и сбросил во двор — туда, где под водосточной трубой стояла бочка для дождевой воды.
Была прекрасная и душистая майская ночь.
Немного похолодало — как всегда в пору цветения черемухи. Где-то поблизости росло большое дерево, и ветерком приносило волны аромата. Давыдов стоял у открытого окна, дышал и вдруг понял, что он ни о чем не думает, просто существует в полной гармонии с ночным небом и черемуховым ветром.
Точно такая же гармония должна была возникнуть завтра. Денис, отправляясь во вражье логово, обязан был чувствовать, что он — не один, что поблизости — свои, что не дадут пропасть!
* * *
Кошко, прежде чем подписать бумаги, связанные с освобождением Шапиро, тихо спросил:
— Помощь нужна?
— Возможно. Если будут осложнения, к вам обратится мой помощник, он служит в СОВА, фамилия — Нарсежак.
— Слыхал про такого. Ну, с богом, Денис Николаевич! — И Кошко, немного смутившись, перекрестил Давыдова.
