Книга Мнемозина, или Алиби троеженца - Игорь Соколов

Жизнь очень многих людей нередко превращается в поиск своей половинки, идеала, судьбы.

Когда же этот поиск заканчивается нахождением далеко не идеального создания, последствия могут быть самыми непредсказуемыми, например, как у Бориса, который из-за своей Любы совсем почти спился.

Борис продолжал настойчиво посещать меня с неизменной бутылкой, уговаривая, пойти к нему в гости, но я уже не пил с ним.

По старой дружбе я еще приглашал его к себе в дом, хотя его посещения, раз от разу, производили во мне тягостное впечатление, и, наверное, так продолжалось бы очень долго, если бы однажды с Борисом не произошла очень странная и добрая перемена. Неожиданно он пришел ко мне совершенно трезвым человеком.

Я с большой радостью констатировал в своей душе факт, что Борис воскрес, изменился в лучшую сторону, а главное, снова наполнился былым оптимизмом и мудростью.

Конечно, он продолжал любить свою Любу, но, уже не просто как женщину, доставлявшую ему удовольствие в сексе, а как человека, со всеми свойственными ей грехами и противоречиями, поэтому он уже не пел ей хвалебные песни, и не угождал любым ее желаниям и прихотям.

Он пришел ко мне, когда все мои жены, а также Нонна Львовна со Скрипишиным дали ему понять, что его присутствие здесь нежелательно, что они презирают его.

Даже наши часто меняющиеся охранники встретили Бориса неизменным хохотом и фырканьем.

Бедный Борис, я чувствовал себя до определенной поры обязанным с ним выпить и как-то скрасить его досуг, но неожиданно он признался, что бросил пить и снова вернулся на нашу прежнюю работу. И вот мы опять сидели с ним у меня дома, и пили вдвоем чай с медом, закрывшись от всех в комнате.

– Знаешь, Люба сама мне все рассказала, – облегченно вздохнул Борис, – и я очень рад, что у меня есть такой друг как ты. Говоря честно, я всегда верил в тебя! Но сейчас, после того, как я все узнал, я зауважал тебе еще больше!

И во многом, благодаря этому осознанию, я смог, наконец, подняться, и как говорится встать, и почувствовать себя человеком!

– Я тоже, всегда в тебя верил, – улыбнулся я, и пожал ему руку, как бы навсегда скрепляя нашим рукопажатием дружбу.

– Ты ее простил?! – спросил я.

– Да, конечно, – покраснел Борис, – а кто из нас не без греха?!

Наступила неловкая пауза, когда два человека так прекрасно понимают друг друга, что даже не знают, что еще сказать друг другу. Как раз в это время, к нам в гости пришли Леонид Осипович с Елизаветой Петровной, и на этом наш откровенный разговор закончился.

Борис тут же поспешил покинуть наше жилище, и долгое время к нам потом не приходил.

Я не предпринимал никаких попыток вернуть его, и даже почувствовал некоторое облегчение от того, что он пропал на время, чтобы мы с новым посвежевшим взглядом могли переосмыслить дружбу, и понять, насколько мы дороги друг другу.

Вот, так, на старости лет мы еще сильнее уверились в своих дружеских чувствах, ибо нам была дана возможность пересмотреть очень многие свои жизненные позиции. Возможно, то, что мы называли дружбой, вначале было просто шалостью, а затем приятным и взаимным времяпровождением, но потом это переросло в более крепкое и родственное чувство, которое было нельзя ни на что променять.

Сейчас я уже с грустной улыбкой вспоминаю, как мы с Борисом привыкли обмениваться хвалебными комплиментами. Это был некий ритуал, с помощью которого мы сближались и создавали некое интимное братство.

Было, конечно, в этом что-то наивное, по-детски легкое и прямодушное, но именно оттуда, из детского далека пришло и выросло это родственное чувство, сделавшее нас настоящими друзьями.

«Каждый умирает в одиночку», – я помню эту фразу своего отца, хотя его давно уже нет в живых.

Я не знаю, а может быть, даже не ощущаю цены настоящей дружбы и любви, ибо для меня и любовь и дружба навсегда останутся самыми бесценными чувствами, ради которых и стоит жить на этой грешной земле.

Я люблю Мнемозину, Веру, Капу, своих дочерей Нонну, Лолу и Леночку, и питаю к Борису самые светлые чувства, но иногда у меня возникает ощущение какого-то неправдоподобия моей жизни, возможно, это связано с моей прошлой профессией патологоанатома.

Я вскрывал трупы людей и не чувствовал, что это люди или их останки; даже их, то есть наша плоть, – она всегда исчезала, испарялась, большей частью поднимаясь вместе с влагой в небеса.

Поэтому рядом с собой я всегда ощущал чье-то невидимое присутствие, и я не боялся его, я даже мог это присутствие как-то обозначить своим жестом или взглядом, когда ты вглядываешься с ужасом в пустоту, и вдруг в ней видишь близкий и давно знакомый тебе образ.