Фейра уловила озорную нотку в голосе Аннибала.
– Все ингредиенты? – спросила она.
– Почти все.
* * *
Фейра стояла перед Трибуналом Совета по здравоохранению.
Аннибал пришёл с ней, но занял место среди секретарей, расположившихся на длинных деревянных скамьях в конце зала. Одинокий луч света упал на Фейру, блеснул в складках её зелёного платья под нависшими над ней мрачными фресками. Она была молода, красива и стояла прямо, словно ивовый прутик, выделяясь на фоне трёх древних старцев, от которых зависело её будущее.
Аннибал был не единственным врачом в зале. Недалеко от него сидел Валнетти, вздыхая и фыркая в своём клюве, его птичьи глаза-бусинки время от времени устремлялись на Аннибала. Но тот старательно не замечал его.
– Кажется, – заскрипел первый судья, обращаясь к Фейре, – женщинам не разрешается заниматься медицинской практикой в Венецианской Республике?
– В таком случае, ваша честь, – сказала Фейра, – зачем вы вызвали меня сюда?
Аннибал улыбнулся под своей новой маской.
Второй старец произнес:
– У вас есть поручитель с лицензией врача, выданной Советом?
Аннибал встал.
Третий судья спросил:
– Эта женщина работает на вас?
– Она работает со мной, – прозвучал ответ.
Первый судья, который точил своё перо, прочистил горло:
– Довольно шуток. Приступим к делу.
Фейра произнесла – четко и ясно:
– Название лекарства: «Териака», – её голос зазвенел в просторном зале, почти без акцента; она стала перечислять ингредиенты:
«Розмарин и шалфей, рута, мята, лаванда, аир, мускатный орех. Чеснок, корица и гвоздика. Белый уксус, камфара. А также полынь».
Валнетти вскочил в ярости, его трость с грохотом упала на пол.
– Это же «Уксус четырех разбойников!» – захлебывался он. – Должно быть ещё что-то! Она обязана перечислить все основные компоненты. Прочтите этот закон, Трибун!
Аннибал тоже встал.
– Кстати сказать, доктор Валнетти, в лечебных отварах всегда допускаются небольшие вариации. Правила гласят, что можно использовать различные или дополнительные ингредиенты, доза которых не превышает одной сотой. Прочтите этот пункт закона, Трибун.
– Итак, – обратился судья к Фейре, – в этой склянке есть ещё что-то?
Аннибал взглянул на бутылочку, стоявшую на судейском столе и отливавшую зеленым в том же луче света, который падал на Фейру. На дне бутылки виднелся небольшой осадок, лишь несколько крупинок праха. Аннибал затаил дыхание, затем облегченно выдохнул, услышав невозмутимый ответ Фейры:
– Там, конечно, есть остаточные ингредиенты и примеси, которые появляются в смесях во время приготовления. Но их доля составляет намного меньше одной сотой.
Валнетти ринулся вон из зала, с шумом захлопнув за собой дверь. Первый судья передал бумагу второму, который подписал её и передал третьему. Тот посмотрел на Фейру:
– За регистрацию лекарства нужно заплатить один дукат. Он у вас есть?
Аннибал стал шарить по карманам в поисках кошелька, но Фейра опередила его; она достала из-за корсажа монетку и положила её на стол, где та блеснула в лучах солнца.
Аннибал так и не узнал, откуда у неё эта монетка; это был один золотой дукат.
Эпилог
Константинополь
Три года спустя
В безлюдном приделе дворца Топкапы доктор Хаджи Муса разглядывал ларец, который ему доставили.
Он знал, что ларец из Венеции, по печати с изображением льва и запаху мирта. В Республике, как ему было известно, строго соблюдались правила дезинфекции посылок.
Всё же, желая обезопасить себя, доктор позвал слугу, чтобы тот открыл ларец, и велел евнуху нести посылку крайне осторожно – и подальше от покоев султана. Венецианцы иногда присылали свои «дары»: ларец с порохом и запалом, который взрывался, когда его открывали, или ядовитых змей, или даже скорпионов. Был полдень, и дворец мерцал в знойном мареве. Евнух принёс ларец в Сад лилий, где играли фонтаны, было тенисто и прохладно.
Там он опустил ларец на пол, открыл его и осторожно отложил крышку. Воцарилась мёртвая тишина, Хаджи Муса слышал только плеск воды в фонтанах.
– Что же там? – спросил врач, стоя на безопасном расстоянии.
Евнух был озадачен.
– Кости, – ответил он.
Доктор подошёл ближе и заглянул в ларец. Он отпустил слугу и сам развернул кости, встав на колени в своем красном халате. Это был скелет молодого мужчины, каждая косточка старательно пронумерована и внесена в список, каждая обернута в пергамент. Каждая кость была на месте, все двести с лишним, от каждой фаланги пальцев ноги и каждого позвонка на спине – до самого черепа. Такую работу мог проделать только врач.
Хаджи Муса выложил скелет на пол, собрав его на тёплых камнях; коршуны кричали высоко в небе, лишившись добычи, ведь этот бедняга был давно уже мертв. Закончив, старый врач с трудом поднялся и стал рассматривать лежавшего перед ним мужчину. Череп глядел на него темными впадинами вместо глаз. Озадаченный врач заглянул в ларец и там, среди горстки венецианской земли, нашел записку, написанную по-турецки.
Это кости Таката Тюрана.
Похороните его в саду янычаров, он был одним из них.
У меня все хорошо.
Ваша ученица,
Фейра Адалет бинт Тимурхан Мурад
Хаджи Муса скомкал записку и радостно прижал её к сердцу, затем снова нагнулся, чтобы собрать кости. Череп был полон земли; он стукнул им по полу – не совсем почтительно – и что-то выпало с металлическим звоном. Он смахнул землю и поднёс это к свету, глаза его были не те, что раньше. Он прищурился в недоумении, не понимая, что бы это могло значить.
В руках он держал христианский крест.
Венеция
Палладио дремал почти весь день, это вошло у него в привычку в последнее время. Он прилег на кушетке в своей мастерской, ему было тяжело подниматься по лестнице. Кроме того, он любил лежать там, откуда мог видеть свои рисунки.
Иногда его взгляд останавливался на Леонардо, на Витрувианском человеке, и он вспоминал пору своей молодости, когда протягивал руки с вытянутыми пальцами, чтобы проверить границы собственной геометрии. Иногда он смотрел на чертежи, которые сделал для нового моста Риальто, – скрупулезно выверенные, каждый угол блестяще исполнен и подан на рассмотрение Совету Десяти. Но мосту суждено жить лишь в его воображении и на стене его студии, потому что контракт на новый Риальто отдали другому. Антонио да Понте был моложе и, что того хуже, когда-то считался его учеником.
