– Я тебе скажу что, – отозвался Джос, поднося бритву к левой щеке. – Твое сердитое личико. Обычно женщины улыбаются мне и вовсю кокетничают. А ты вела себя совсем наоборот, – продолжал Джос, осторожно водя лезвием по коже. – Ты нахмурила брови и велела убираться, да еще сделала неприличный жест.
– Было дело, – согласилась я со смешком.
– И чем враждебнее ты держалась, тем упорнее я думал: я заставлю эту женщину полюбить меня…
Я поглядела в окно. Небо было переливчатого цвета, обычно так бывает перед летним дождем. Солнце – неровный туманный диск – словно старалось прожечь себе путь сквозь пелену облаков.
– Ну скажи, – снова повторил Джос, обнимая меня. Я посмотрела вниз себе на ноги и заметила, что лак на ногтях облупился. – Ну же, Фейт. Скажи. Скажи, что ты меня любишь.
– Да, – прошептала я.
Джос как-то странно улыбнулся, взъерошил мне волосы и пошел одеваться, после чего отправился на работу. В Ковент-Гардене по выходным дням часто шли репетиции, и сегодня впервые проводилась репетиция «Мадам Баттерфляй» на сцене с декорациями. Джос должен был присутствовать, чтобы удостовериться, все ли в порядке.
– Я буду дома в семь! – крикнул он, стоя на пороге.
Дома?
– Фейт, слышишь? Я вернусь в семь!
– Хо-ро-шо-о! – бодро отозвалась я, отдавая себе отчет в том, что никогда так не отвечала.
Несколько минут спустя залаял Грэм – принесли почту. От ребят пришла открытка: «On s'amuse!»[99]– написали они, – и еще один ненавистный коричневый конверт. Я положила его сверху на растущую груду в шкафчике и включила Радио 4.
Передавали «Домашние истины» с Джоном Пи-лом. В передаче шел разговор об альбомах с фотографиями под аккомпанемент старой песни «Memories are Made of This».[100]Я достала несколько альбомов, налила себе чаю и принялась их листать. Возьми поцелуй, нежный и страстный… – проникновенно пел Дин Мартин. И ночь блаженства, что была так прекрасна. Здесь нас с Питером сняли, когда мы учились в университете. Стоим, обмотавшись шарфами друг друга. Он и она. Непонятно, где кончается его и начинается мой. То горем, то счастьем душа полна. Он обнимает меня одной рукой, и мы безудержно хохочем. Я помню эту фотографию – март 85-го, – мы встречаемся всего месяц. Так создаются воспомина-ания. Мне он понравился еще на балу первокурсников, только я была слишком застенчивой, чтобы сделать первый шаг. Но однажды он сел на лекции рядом со мной, и, словом, так все и началось. Губы твои, губы мои. Два глотка вина, а может, любви. Я снова посмотрела на фотографию. Так создаются воспомина-ания. Она уже чуть выцвела. Мы выглядели такими влюбленными, такими юными. Но ведь так оно и было – нам здесь всего по девятнадцать. Он был моим первым парнем, я – его первой девушкой. Добавь сюда свадебные колокола. В следующем альбоме собраны любительские снимки нашей свадьбы. Мы сыграли ее на следующий год. У Питера счастливый, хоть и несколько ошеломленный вид. Таким и положено быть жениху. И дом, где живут любовь и весна. А я стою в бархатной накидке – надела, чтобы не зябнуть, потому что мы фотографировались на улице. Сара разговаривает с мамой – ей здесь не намного больше, чем мне сейчас. И конечно, Лили. Она выглядит элегантной, но, пожалуй, слегка разочарованной. Теперь я это понимаю. А здесь Мими – тогда у нее еще были длинные волосы – разговаривает с моим отцом. Малышей – для сладости и аромата. В следующем альбоме первые снимки Кейти. Она была такой серьезной, даже тогда. Помешивай тщательно каждый день. Вот Питер в мантии в день вручения дипломов, держит ее на руках. Чтоб сберечь аромат не мешала лень. Он надел ей свою академическую шапочку с плоским квадратным верхом, а я стою рядом в платье от Лоры Эшли, беременная Мэттом, уже с заметным животом. Вот для тебя награда. В следующем альбоме оказались фотографии, снятые во время нашего отдыха в Уэльсе – кажется, это было в 89-м. Так создаются воспомина-ания. В то время Питер был младшим редактором в издательстве «Фентон и Френд», и нам приходилось нелегко. Но мы провели отличную неделю в Тенби. Там Мэтт сделал первые шаги на пляже. Каждый раз, когда он падал, я бросалась помогать ему, а он начинал вопить, потому что хотел дойти сам. Так создаются воспомина-ания.
Джон Пил что-то задушевно рассказывал, а я открыла следующий альбом с надписью «Чизуик-93». Мы только что купили этот дом. Было трудно с финансами, но Питер тогда снова получил повышение, а меня пригласили на телевидение. На этой фотографии мы все сидим на кухне в наш первый вечер на Эллиот-роуд. После квартиры дети пришли в такой восторг от дома и сада, а я приготовила большую миску спагетти с соусом. Подавай это все с любовью. Мы хохочем, перепачкавшись в соусе, соус течет по подбородкам, а Питер обнимает нас всех. Муж и жена. Я завязываю нагрудник на шею Мэтту. Любовь и жизнь на двоих одна. Должно быть, этот снимок сделан автотаймером. Так создаются воспомина-ния…
– А теперь, – услышала я голос Джона Пила после того, как песня смолкла, – романтическая история о женщине, которая обрела новую любовь – со своим бывшим мужем.
Я выслушала печальный рассказ об их разводе.
– …даже не подозревала, что надвигается… познакомился с ней на работе… такое ощущение, будто твое сердце раздробили на мелкие кусочки… словно жизнь остановилась… детей не было, поэтому я перебралась в Девон… оставила его ей, – чуть ли не прошипела женщина последнее слово. Я криво улыбнулась – все было так похоже.
– Понемногу начала приходить в себя… пара любовных связей… новые друзья… и все-таки…
– Да, – подбодрил Джон Пил, – и все-таки?..
– И все-таки мне хотелось, чтобы все в жизни было как прежде. Пять лет я старалась уничтожить все воспоминания, – рассказывала женщина, – но они постоянно возвращались. Столько всего было пережито вместе… Фотографии в альбоме – история нашей жизни, напоминание о том, какими мы были. Я хотела, чтобы все вернулось, и это желание стало непреодолимым. Я поняла, что не могу сбросить с себя старую жизнь, словно ящерица старую кожу.
– И что же вы сделали?
– Однажды я сняла телефонную трубку и позвонила ему на работу. Я не разговаривала с ним шесть лет и не имела ни малейшего представления, как он живет. Я знала, что та его связь закончилась, но не знала, появилась ли в его жизни еще какая-нибудь женщина. Я не представляла, что ему сказать. Знаете, так бывает: ты на что-то решился и понимаешь, что если не сделаешь этого прямо сейчас, сию же секунду, то никогда уже не сможешь. Меня с ним сразу соединили, и я страшно нервничала. Сердце у меня ушло в пятки, пока в трубке раздавались гудки. А потом я услышала его голос и просто сказала: «Марк, это Джилл». Так и сказала. На мгновение наступила тишина, и я подумала, что совершила ужасную, ужасную ошибку и буду жалеть всю оставшуюся жизнь. А потом вдруг он произнес: «Джилл, скажи мне, где ты, и оставайся на месте – я сейчас же выхожу». С тех пор мы не расставались ни на один день.
