— Пастор, она непочтительно отозвалась о моей матери, — сказал он.
Вожак шайки вдруг сделался меньше ростом, младше годами, спесь с него слетела, и он выглядел как мальчишка, пойманный с поличным за кражу в магазине.
Пастор рассмеялся, и смех его прозвучал гулко, словно грохот большого барабана.
— Послушай, я и сам не очень высокого мнения о твоей матери. Она просто укуренная замухрыга, и ты это знаешь не хуже меня. Что ты творишь и чего ради? Око за око? Но ведь гла́за лишили тебя не эти люди, Твит. Ты слышишь меня? Ты волен участвовать в разбойничьих делах вместе со своей шайкой. Это твои личные дела, и меня они не касаются. Но перед дверью моей церкви ты никого не смеешь и пальцем тронуть. Ты слышишь?
Пастор умолк, помахал в воздухе пальцами, похрустел суставами. Улыбнувшись, он провел большим пальцем под воротником.
— Господи! Ну и жара сегодня, — сказал он голосом, в котором слышались скука и усталость. — Да, чувствую, надо снять пиджак. А ты, Твит, знаешь, что бывает, когда я снимаю пиджак. Ведь ты же не хочешь, чтобы я снял пиджак, ведь так, сын мой?
Твит заморгал; его лицо с бельмастым глазом вдруг стало каким-то страдальческим. Он медленно опустил пистолет и надул губы. Улыбка на лице пастора стала шире, он шагнул прямо к вожаку; мальчишки, стоявшие за его спиной, попятились назад. Было видно, что они с радостью пустились бы наутек. Пастор осторожно взял «Орла пустыни» из руки Твита и покачал на громадной ладони, словно определяя на глаз вес пистолета.
— Хорошая вещь, — заключил он.
— Вы не можете отобрать у меня пистолет, пастор, — запротестовал Твит.
— Не могу? — Пастор широко улыбнулся, а затем улыбка стала еще шире; его щеки, казалось, вот-вот лопнут. Посмотрев на Джима, он удивленно поднял брови. — Не могу? — снова спросил он перед тем, как повернуться к Твиту. — Вот что я скажу тебе, сын мой. Ты получишь назад свою собственность после субботней службы.
— Пастор! Я…
— Ровно в десять тридцать. И не опаздывай.
— Но…
Пастор широко зевнул.
— Ну и жара, я весь мокрый и липкий. Думаю, тебе лучше всего унести свою черную задницу отсюда, и как можно скорее, пока я не снял пиджак. Ты слышишь? Сейчас же.
Твит в знак согласия опустил голову, а пастор, протянув ему свою громадную ладонь, предложил:
— Дай мне руку, мой младший брат.
Твит неохотно протянул руку для примирительного рукопожатия.
— Да пребудет с нами любовь, — изрек пастор.
— Но не мир, — ответил Твит и двинулся прочь, сопровождаемый сникшими приятелями.
— Мир, — закричал ему вслед пастор. — Ты слышишь, Твит? Мир.
Пастор со все еще растянутым в улыбке лицом повернулся к Джиму и тут до Джима дошло, что его собственный рот широко раскрыт.
— Вы заблудились, люди, или кого-то ищете? — спросил пастор.
— Что-то вроде того, — сказал Джим, но пастор его не слушал; он наблюдал за бредущей вдоль улицы шайкой. Судя по писклявому выкрику Твита: «А что я должен был делать?» — парни обсуждали случившееся.
— Вы только посмотрите на их штаны! — ужаснулся пастор. — Я могу понять, почему они таскают с собой оружие, втянуты в дела с наркотиками, в бандитизм. Но их одежда? В мое время ни один зачуханный сезонный работяга не надел бы на себя такого.
В громовом голосе пастора были сила и страсть; размышляя о чем-то, он покачал головой; потом, убедившись, что «Орел пустыни» на предохранителе, опустил его в карман пиджака. Джим посмотрел на Сильвию. Сильвия посмотрела на Джима, и вдруг ее лицо скривилось, дыхание участилось, она наклонилась, и ее обильно вырвало на тротуар. Упершись ладонями в колени, она, напрягаясь всем телом, выплевывала желчь.
— Мне кажется, эта дама не местная, — глядя на Сильвию, сочувственно произнес пастор, извлекая из кармана брюк внушительную связку ключей.
Войдя в церковь, они сели на прохладную деревянную скамью; Джим и пастор начали беседу, а Сильвия, глубоко дыша, протирала гигиенической салфеткой вспотевший лоб. Джим, положив руку на плечо Сильвии, мысленно корил себя за прежние недобрые мысли об этой женщине. Ведь у Сильвии была определенная цель, и уж он-то должен был бы верно понять ее выходку. Она была проституткой, это так. Но разве только проституткой? Не может быть человек только кем-то или чем-то.
Пастор, качая головой, протянул Сильвии стакан воды и сочувственно произнес:
— Успокойся, сестра. Преподобный Джозеф Т. Джексон-третий, — представился он, сжимая руку Джима в своей могучей ладони, сухой и холодной, словно змеиная кожа.
— Джим, — назвал себя Джим. У него было такое чувство, будто он обменялся рукопожатием с супергероем из комикса.
— Друзья зовут меня Бумером из-за моего голоса. Ха-ха! Понимаете? Я не пользуюсь микрофоном, когда выступаю с проповедями, а это немалая экономия в работе во славу Господа. Ну а все остальные, они зовут меня пастором. А вы можете называть меня так, как будет угодно вам и удобно вашим языкам.
— Хорошо, Бумер, — сказал Джим и, прочистив горло, добавил: — У вас весьма необычные методы работы.
— А именно?
— Я… не знаю… я просто наблюдал… с этими парнями… да и ваша машина. Вы похожи на…
— Гангстера? — подсказал Бумер и засмеялся рокочущим грудным смехом, разнесшимся эхом под сводами пустой церкви. — Послушайте, что я вам скажу, Джим. Пути Господни неисповедимы — и лично ему нет никакого дела до того, нравится это старому Бумеру или нет. Вы меня слушаете? К тому же эти парни не знают других игр. Больше того, они, к моему великому сожалению, даже не знают, кто они такие, и в этом самое большое несчастье сегодняшних чернокожих. Сестра, разве я не прав?
Сильвия, поднеся к губам стакан, молчала.
— Я знаю, что вы имеете в виду, — громко сказал Джим.
Бумер впился в него серьезным взглядом.
— В таком случае вы исключение из общего правила, — медленно произнес он, но Джим был уверен, что в этот момент пастор подумал о чем-то еще.
— Так, — сказал после паузы Бумер, а потом хлопнул в ладоши, и этот хлопок отрикошетил от стен гулким эхом. — Так что, дети мои, привело вас в мой приход? Уверен, что вы пришли повидаться со мной не по поводу вашей свадьбы.
Джим посмотрел на Сильвию. Она сидела, закрыв лицо руками и растирая пальцами виски. Джим провел языком по сухим губам, ему до смерти хотелось курить, но он не мог зажечь сигарету в храме.
— Мы ищем одного человека, — сказал он, и пальцы Сильвии сразу замерли на висках.
— И кого? — спросил Бумер.
— Понимаете… дело в том, — замялся Джим. — Мы и сами не знаем кого.
Джиму потребовалось почти полчаса на то, чтобы рассказать Бумеру всю историю, из которых пять минут ушло на дополнительные разъяснения, поскольку пастор по ходу рассказа задавал уйму вопросов, стараясь поглубже вникнуть в суть дела. Сильвия все это время сидела неподвижно с закрытыми глазами. Джим рассказал пастору все, что ему было известно, о Бернадетте Берлоне, встретившей Лука Ди Наполи в гарлемской пиццерии. Он рассказал о том, как те, став супругами, эмигрировали в Англию; о том, как Ди Наполи открыл ресторан в Сохо. Рассказал он и о том, в какой шок повергло супругов рождение Сильвии.
