Книга Компаньонка - Лора Мориарти

Но в долгой жизни были и огромные преимущества, Кора это сознавала. Память хранила: вот она едет в повозке с Кауфманами, и впереди трусит вороная лошадка; а вот она летит в самолете, и под ней – вершины облачных гор. Корино поколение первым за всю историю человечества увидело землю с такой высоты. Много лет прожила на ферме, где туалет во дворе, – и ничего; а потом и века не прошло, как Грета помогла ей влезть в джакузи в хьюстонском отеле. Кора голосовала за внука Деллы, когда тот баллотировался в сенат штата. И, хотя Реймонда она тоже пережила и оплакала, в 1970 году он был еще жив, и они вместе видели по телевизору первые гей-парады в Нью-Йорке и Лос-Анджелесе. Когда новости прервали на рекламу, оба потрясенно переглянулись и долго, не в силах поверить, смотрели друг на друга, и, хотя собирались обедать, тарелки так и стояли остывшие.

И Кора так долго прожила со своими близкими. Грету она помнила еще маленькой девчушкой, которая пряталась под стол, а потом молодой мамой, и вот теперь та сама стала бабушкой. Маленькая Донна, которую Эрл когда-то качал на колене, превратилась в подростка и доказывала родителям и бабушке Коре, что нельзя называть человека «цветным», а однажды встала в церкви и дрожащим голосом попросила собрание (состоявшее целиком из белых пресвитерианцев) поддержать акцию в закусочной «Докум Драгс». Младший внук Греты, Алан, вырос таким же симпатягой, как и Гретин дядя, в честь которого был назван, стал учителем естествознания в Дерби и сам воспитывал двух сыновей.

И, как ни странно, в 1982 году сын Говарда Уолт действительно приехал в Уичиту поговорить про то лето, что Кора провела в Нью-Йорке компаньонкой Луизы Брукс. Уолту было уже за пятьдесят, он стал тучным профессором-киноведом, а Кора поселилась в доме престарелых неподалеку от нового дома Греты. Уолт принес коробочку под названием видеомагнитофон, подсоединил к телевизору в Кориной комнате и сказал: у меня тут в сумке несколько фильмов с Луизой Брукс. Можем посмотреть что-нибудь, если ты в настроении. Да-да, прямо по твоему телевизору. А если устанешь, можно нажать кнопку и сделать паузу, а потом продолжить, когда захочется. Да, согласился он, да, действительно чудо-машинка.

Он пришел поговорить с ней о Луизе. Он пишет книгу о Золотом веке Голливуда, и все, что Кора помнит о Луизе Брукс, будет очень интересно. Кора рассказала ему, что могла, кроме того, что обещала хранить в тайне. Она не упомянула ни мистера Флореса, ни свой приход к Луизе в 1942 году, когда та сидела в чердачной каморке родительского дома, пьяная и разорившаяся, и злилась на мать. Кора не выдаст ее даже теперь. Но, как выяснилось, Уолт уже знал и про мистера Флореса, и про Эдварда Винсента, и про то, как Луиза приползла домой в годы войны. Он все знал. Я читал ее мемуары, сообщил он.

Смущение Коры он счел вполне простительным. Возможно, вам неизвестно, что Луиза только что опубликовала книгу. Да-да, книгу. В прошлом году. «Лулу в Голливуде». Немало положительных отзывов в прессе. Да, насколько ему известно, она еще жива. Семьдесят шесть, живет в Рочестере. Говорят, пить бросила, но здоровье все-таки не очень. Эмфизема. А книга первоклассная. Не просто мемуары, а сборник эссе – о ее собственной жизни, о киноиндустрии, о знакомых знаменитостях. «Эсквайр» и «Нью-Йорк таймс» опубликовали восторженные отзывы. Все так поражены ее стилем, и тонкими наблюдениями, и остроумием.

– Я вам принесу, – пообещал Уолт. – Вам точно понравится.

Кора поблагодарила. Она уже не могла читать, но приходила Грета и ей читала, делая паузы, как Уолтова чудо-машинка «видеомагнитофон», когда Кора клевала носом. И какое счастье – просто знать, что эта книга вышла, что Луизу рано списывать со счетов, что она снова расцвела. Это в семьдесят-то шесть лет! Быть может, Луизе потребовалась вся жизнь, чтобы понять: она сама – это не ее молодость и красота, не материнские амбиции, не обстоятельства. Быть может, прав был ее любимый Шопенгауэр: старость срывает маски.

Грета так и не прочла ей Луизину книгу. Вскоре после визита внука Кору поразил инсульт, и свои последние дни она пролежала в постели, предаваясь воспоминаниям, что мешались в мозгу с происходящим вокруг. Она видела только тени да что-то серое, но знала, что рядом Грета и Эрл, ее дети, справа и слева.

– Тетя Кора? – говорила Грета. – Ты меня слышишь? Кора?

Она не могла говорить, слов больше не было, но она слышала: звучит ее имя. И еще поезд, ровное погромыхивание на стыках. Она была не у себя в комнате, а в больнице, на шершавых простынях, что-то пикало, раздавались незнакомые голоса. А она слышала поезд, все громче и громче. Рядом с больницей, наверное, железная дорога, и когда поезд проезжал, мир слегка подрагивал – совсем чуточку, даже стекла в окнах не дрожали, но ей-то хватало, чтобы вспомнить, как она едет и едет, как ее качает, мягко, но властно влечет вперед и вперед.

– Слышу, – сказала Кора.

Незнакомый приветливый женский голос:

– Как тебя зовут? – Рука на плече. – Ты знаешь, как тебя зовут?

Конечно, она знала, как ее зовут. Кора, конечно же. Все эти Коры, которыми она побывала: Кора Х, Кора Кауфман, Кора Карлайл. Сиротка на крыше приюта. Девочка с поезда, которой повезло. Любимый ребенок волей случая. И смущенная невеста семнадцати лет, и грустная, покорная жена, и любящая мать, и раздраженная компаньонка, и отвергнутая дочь. Она была любовница и незаконная сожительница, умелая лгунья и обожаемый друг, тетя и добрая бабушка, защитница оступившихся, запоздалый борец за разум против страха. Даже в те последние часы, что тихо качались, уходя, часы прибытия и отправления, она знала, кто она такая.