И теперь, когда Берест кликнул добровольцев, у него замерло сердце. А люди топтались и переглядывались, глазами спрашивая друг друга: «Ты пойдешь?». Берест хотел дать им подумать и собирался отложить решение. Но тут из-за чужих спин выступил Вестр:
— Берест, я хочу!
На мгновение повисла тишина, потом шагнул еще один парень:
— Я тоже с тобой поеду.
Эти двое словно пробили какую-то брешь. Добровольцы выходили, кто молча и даже будто стесняясь, кто с коротким, подтверждающим решимость, восклицанием. Их набралось больше двух дюжин.
Берест почувствовал, что у него перехватило дыхание. Он обводил взглядом свой отряд из Пристанища — отряд сделавших шаг вперед.
В Годеринге, получив награду за победу над лордом Эрвудом, Берест позвал Зорана и Энкино: они обошли окрестные книжные лавки. Роль Зорана и самого Береста сводилась, правда, к тому, чтобы донести купленные книги, если их окажется много. Выбирал, разумеется, Энкино. Книгопродавцы таращили на посетителей глаза. Энкино не видел книжных лавок много лет, с тех самых пор, как попал в кухонные рабы в Анвардене. Теперь он был в каком-то смятении и, оглядываясь, называл незнакомые Бересту имена, как будто здоровался с незримо присутствующими в лавке людьми:
— Сардоник! Тернарий! Смотри, это Ренино!
Схватив за руку Береста или Зорана, или самого книгопродавца, Энкино взволновано говорил:
— Поэма о природе вещей, в ней, в частности, вот что сказано об облаках… — он взволнованно вспоминал цитату, но сбивался, потому что взгляд натыкался на следующий корешок книги. — «Царь-скиталец»! Это трагедия о разбитом в бою древнем царе, который, переодевшись нищим, странствовал по своей захваченной врагом стране и искал приюта… Что это? «Механизм природы», «История»…
Однако в конце концов Энкино пришлось сделать разумный и скромный выбор: он купил те книги, которые были корнем современного образования и которые он, сын учителя, с юных лет знал почти наизусть.
В Годеринге у Береста появилась упрямая мысль. Он видел здание университета и стал спрашивать Энкино, мог бы он так научить детей из Пристанища, чтобы хоть кого-то из них приняли?
— Ты один у нас книжник, — говорил Берест Энкино. — Случись что с тобой — где мы другого возьмем? Воевать с нами не поедешь. Ребят книгам учи.
— Детям простолюдинов нельзя учиться в университете, — ответил Энкино.
Берест нахмурился:
— А ты говорил, в Соверне был какой-то философ — погонщик ослов?..
— Да, в Соверне может учиться всякий, кто платит известную цену.
— Цену заплатим. Пускай едут в Соверн. И ты, брат, с ними, доучивайся, чему тебе надо. И тамошнему наречию ребят учи…
Энкино задумчиво улыбнулся и покачал головой:
— Берест, ты знаешь… Глядя на тебя, я и в самом деле верю, что мы это сделаем. Ты всегда задумываешь странные вещи. Но они почему-то воплощаются.
Берест все еще хмурился. Ему чаще и чаще казалось, что он грудью идет против ветра. У него падало сердце при мысли о том, как другие верят ему. И отдалось где-то в глубине души: «Цену заплатим…»
Добровольцев в дружину оказалось немного больше, чем нужно. Берест объявил, что в семейные воевать не пойдут.
— У нас в Пристанище пока мало семей, — сказал он. — Нам не нужны вдовы.
Ирица грустно улыбнулась, слыша его слова. Ее муж, конечно, уедет…
Негодующему Вестру, который первый вызвался в добровольцы, пришлось остаться с Лин.
Берест решил оставить в Пристанище и Зорана. Он заглянул к ним с Иллесией вечером. Зоран старательно украшал резьбой детскую кроватку. Ярина с радостным смехом и писком тискала размякшего серого кота. Кота было не узнать. В прошлый голодный год котище совсем отощал и погрустнел, и стало видно, какой он старый. Но теперь Илла откормила его, счастливый кот вконец обленился. Он больше не охотился, зато спал целыми днями в кроватке Ярины и стал ее первой игрушкой.
Зоран помолодел. Чудилось, для него в самом деле пошло назад время. Раненый, прячась в катакомбах, Зоран сильно сдал и исхудал не хуже кота. Но Илла вылечила его больную, застуженную грудь. Теперь Зоран снова стал таким же мощным и даже грузным, как до ранения. Он приобрел своеобразную красоту зубра или дикого вепря. Илла нарадоваться не могла: видели бы сплетницы из Богадельни, которые болтали, что Илла вышла за хромого старика, какой он у нее на самом деле молодец!
Берест поздоровался и сказал:
— Ты и так навоевался, Зоран. Поживи немного под своей крышей, хватит тебе уже спать у костров.
Глаза Иллы заблестели от счастья. С этого дня они с Зораном участвовали в общих сборах с каким-то особенным рвением. Зоран чинил лошадиную сбрую, для прочности подбивал сапоги воинов скобами и гвоздями, Илла помогала снаряжать обоз.
— Как здорово, что тебе не надо ехать на войну! Знаешь, мы с дочкой так скучали! Да тут без тебя всем было плохо, — убеждала Иллесия мужа. — Столько работы, а такого умельца, как ты, поискать!
Вечерами она заваривала ему крепкий свежий отвар, хотя кашля у Зорана давно уже не было и в помине: на всякий случай. Зоран не возражал. Он позволял Илле тормошить себя, как угодно, — как большой пес позволяет хозяйке делать с ним все, что ей вздумается.
Но какое-то смутное сомнение лежало у Зорана на душе. Он был лучший воин Пристанища, — со своим опытом, выдающейся силой, искусным мечом и сокрушительным кулаком. Даже в стычке с людьми лорда Эрвуда его участие решило все.
Многие из добровольцев вернулись бы домой живыми, если бы в их маленьком войске был Зоран. Он знал походную жизнь, умел перевязать рану, вправить кость. Он мог присмотреть за неопытными бойцами, впервые покидающими Пристанище — их было большинство. В душе Зоран сознавал: Берест не прав — ему еще рано себе позволять оставить дома такого воина, как Зоран.
Но у Зорана не хватало духу завести об этом речь с Иллой.
До отъезда отряда оставалось всего пару дней. Илла была уже не так оживлена, как раньше, часто замолкала, рассеянно гладила кота и вглядывалась в лицо мужа. Когда их взгляды встречались, она быстро отводила глаза и начинала очередной разговор о здешних делах или о ребенке…
Когда-то в Даргороде Берест отправился на войну простым пешим ополченцем.
Теперь он сам вел маленькую дружину сражаться с Вельдерном, о котором, в сущности, ничего не знал. Тамошний правитель хотел стать независимым хозяином вельдернских земель и ради этого поднялся против Годеринга. Во время свой первой поездки Берест колебался: может быть, поддержать Вельдерн? Если лорд борется за свободу, и народ его любит, то не постоять ли за него? Он будет рад подкреплению, а иметь под боком доброго соседа — чем не награда для Пристанища? Как ни рискованно было, Берест, быть может, решился бы принять сторону восставшего вассала. Но, расспрашивая людей, он подметил, что войска Вельдерна — рыцари и наемники: не похоже на народное восстание, и дело, видно, касается только интересов лорда. Простонародье, по слухам, лорда Вельдерна побаивалось. Тогда Берест решил, что в господской усобице нечего искать правых и виноватых. Он присягнул Годерингу, потому что это было выгоднее Пристанищу.
