– Кто не поймет? – глухо спросил Воронцов. – Те, кто пишет эти наши с тобой разные сказки?
– Не продолжай, – остановила она его, вытянув вперед руку.
– И все-таки ты меня нашла, – мстительно заметил Воронцов.
– Да, это я тебя нашла, – согласилась Людмила, сказала она это каким-то странным голосом. – Более того, мне опять нужна твоя помощь. А может быть, и тебе на этот раз пригодится моя.
– Опять драконы? – поинтересовался Воронцов.
– Вот лучше бы ты мне сам все и объяснил, драконы это или еще что.
– Значит, ты всерьез считаешь, что моя профессия – это драконоведение?
Натолкнувшись на ее взгляд, Воронцов понял, что шутить и резвиться он очень скоро перестанет. И на этот раз не ошибся.
* * *
Сначала она подумала, что странности, которые все настойчивее стали происходить с ней, – это лишь последствия психотропных препаратов, которые ей вводили на протяжении нескольких недель. Она даже не сразу обратила внимание на то, что содержание видений и галлюцинаций, которые начали посещать ее еще на рыбной ферме Бюро в Норвегии, стало меняться. Ее больше беспокоило то, что сами видения продолжались и после фермы. Там, борясь с наркотическим дурманом, она научилась отключать свое сознание от этих «побочных эффектов» и потому теперь не сразу присмотрелась к тому, что видения ее изменились.
Медики, которые занялись Волковой сразу после ее счастливого возвращения в Россию, особой опасности в том, что происходило с ней, не усмотрели. Они сказали, что она имеет дело с обычным постнаркотическим синдромом, ощущение которого постепенно сойдет на нет. Вопрос только времени и здорового образа жизни.
Но странности не отступали.
Тогда она начала внимательнее относиться к ним. Образы, картины и голоса, которые без спросу посещали ее – а чаще всего это происходило вечерами или ночью, когда она еще не спала, – являлись словно ниоткуда. Они ничем не напоминали о ее похищении и связанных с ним приключениях. Они никак не были связаны ни с ее детством, ни с какими-либо другими событиями в ее жизни. Наконец, они ничего общего не имели с ее работой и той информацией, с которой она была связана по службе.
Это были чьи-то чужие видения, которые не имели ни малейшего отношения к жизни Людмилы Волковой. И постепенно ей стало казаться, что кто-то вторгся не просто в ее частную жизнь. Кто-то посторонний пробрался в ее сознание, в ее душу и теперь украдкой подсматривал за ней изнутри.
Прямая дорога для Людмилы Волковой была теперь одна – к психиатру. Но она хорошо знала, что это может создать проблемы для ее дальнейшей карьеры, хотя открыто ей никто об этом и не скажет. Это была первая причина, по которой она не стала спешить с этим визитом. А вторая заключалась... в Андрее Потоцком. Вернее теперь было бы сказать – в Александре Воронцове.
* * *
Увидев, как дрогнуло что-то в его глазах, едва она начала ему рассказывать о своих видениях, она поняла, что надеялась на него не напрасно. Хотя по большому счету все ее надежды строились почти на одной интуиции.
* * *
Теперь Воронцову пришлось вспомнить одно странное происшествие, случившееся с Людмилой в каюте на пароме «Силья Лайн». Собственно, и происшествия-то никакого не было, Людмила в тот момент вообще спала. Так, небольшая странность.
Они словно забылись в объятиях друг друга, и Людмила «выключилась». Ничего удивительного, если вспомнить, что ей пришлось пережить до этого. Ее короткий сон был очень беспокоен, она стала что-то бормотать. И вдруг Воронцов (который, впрочем, тогда еще был Потоцким) услышал иностранный язык. Он прислушался повнимательнее, и ему показалось, что девушка говорит или почти бредит во сне на португальском.
Воронцов тогда постарался побыстрее забыть свое необычное открытие. Во-первых, в тот момент ни времени, ни сил на подобные размышления просто не оставалось. А во-вторых, это было похоже на защитную реакцию его сознания, которое просто-напросто отторгло маленький необъяснимый эпизод.
Португальский язык не мог не напомнить о загадочной Фатимской истории, которая, надо сказать, в последнее время значительно усложняла жизнь Потоцкому. Все было ничего с этой историей, пока она служила в деле всего-навсего приманкой, с помощью которой нужно было поймать на удочку господина Густавссона и его Бюро. Все было ничего с этой историей, пока она вдруг не стала обретать все более и более серьезные очертания. Потоцкий, откровенно сказать, даже на мгновение об этом боялся задуматься.
Поэтому его сознание тогда мудро отсекло это ненужное, а может быть, еще и вредоносное воспоминание. В конце концов, подумал он, Людмила могла в свое время изучать португальский язык. Кто знает, как и чему готовят таких вот сверхгениев-вундеркиндов? Это допущение его обнадежило. Но, как теперь выяснялось, радость была преждевременной. Похоже, эта история не собиралась отпускать от себя Потоцкого, а теперь уже и Воронцова.
То, что он услышал, заставило его в ужасе замереть, словно он увидел, что стоит на самом краешке обрыва.
* * *
Многие богословы, ученые и историки отдали бы полжизни за то, чтобы оказаться на месте Воронцова – около часа ночи в старом переулке в центре Москвы. Потому что то, что сейчас и здесь говорила Людмила Волкова, было, наверное, самым полным и самым достоверным рассказом о том, что произошло в португальском местечке Фатима в семнадцатом году прошлого века.
Воронцову стало не по себе. Он был одним из тех немногих специалистов, которые хорошо понимали, что эти воспоминания могли принадлежать только одному человеку – самой сестре Люсии, скончавшейся не так давно в монастыре в Коимбре.
Они продолжали идти по переулку, пока она с облегчением пересказывала ему свои странные видения, словно сбрасывая эту тяжесть с себя и перекладывая на его плечи. Он украдкой глянул на великолепный профиль рыжей Люды Волковой и понял, что она не имеет никакого представления об истории Фатимской Девы... Хотя, извините, теперь получалось так, что она единственная в мире имеет об этой истории как раз самое полное представление. Только, похоже, Люда Волкова просто никогда не слышала этого названия.
Несмотря на все великолепное образование, которое Людмила Волкова получила во всех закрытых от мира специальных учебных заведениях, скорее всего в программу исторических дисциплин случай с Фатимским чудом просто не попал как антинаучный и малозначительный. В образовании таких, как она, гениев уделяют особое внимание специальным наукам и дисциплинам, а не странным, почти мифическим историям.
Теперь Воронцов слушал ее внимательно, стараясь не пропустить ни слова. Он позволил себе прервать Людмилу только один раз:
– Скажи мне, ты учила когда-нибудь португальский язык? Он спросил это на всякий случай, он и сам теперь, похоже, знал ответ на этот вопрос.
– Что? – не поняла Людмила. – Какой еще португальский язык?
– Ответь мне, – скучным голосом повторил свой вопрос Воронцов, стараясь не смотреть на девушку. – Ты учила когда-нибудь португальский язык?
