Николас снова ясно почувствовал, что Алекса не сказала всей правды.
— Ты его боялась?
Казалось, что прозвучало слово, которого она ждала, потому что Алекса живо встрепенулась.
— Да, очень. Он мог быть предупредительным и милым, но иногда просто ужасным. — Она встала. — Давай не будем больше о нем. Я хочу все забыть. — Она прошлась по комнате, затем внезапно остановилась перед ним. — Что мне делать сейчас? Ты не мог бы отвезти меня в отель? У меня нет чемодана, даже зубной щетки нет. В кошельке у меня всего пятьдесят марок, и это все.
— Ах, о чем ты! Ты переночуешь здесь, а утром, когда отдохнешь, мы все обсудим.
Она покачала головой.
— Нет, я не могу оставаться здесь. Что могут подумать люди?
— Какие люди?
Она нервно рассмеялась.
— Твоя экономка, денщик, почтальон, все.
Он взглянул на нее. Ее неожиданное появление заставило его забыть о действительности. Теперь у него начали закрадываться сомнения.
— Давай посмотрим на вещи, как они есть. Ты пришла, потому что, кроме меня, тебе не к кому обратиться за помощью. Тебе нужна помощь, и я готов тебе помочь.
— Я хочу уехать! Прочь из этого города, из этой страны!
— Одна? Со мной или с кем-то другим?
Алекса вздрогнула, как будто он ее ударил.
— Как тебе пришло в голову, что может быть кто-то другой? Разве я пришла бы тогда к тебе?
Ее горячий протест изумил его. Но он все еще не был готов ради нее изменить свою жизнь, во всяком случае прямо сейчас. Пытаясь успокоить ее, он положил руку ей на плечо.
— Послушай, если ты хочешь уехать из Берлина, я охотно тебе помогу, и это тебя ни к чему не обяжет.
Она потянулась к нему и коснулась щекой его щеки.
— Я люблю тебя, Ники.
Он не поверил своим ушам.
— И когда же это случилось?
Она рассмеялась, увидев растерянное, недоверчивое выражение на его лице.
— Я люблю тебя, и, наверное, все время любила, сама не замечая. Помнишь последнее лето? Наши встречи в Глинике? Если это была не любовь, то что же?
Но он хорошо помнил, что она дважды без объяснения и не прощаясь покидала его.
— Тогда ты любила своего мужа.
Улыбка исчезла с ее лица.
— Наверное, женщина может любить одновременно двоих. Конечно, это не в порядке вещей, и она зачастую не признается в этом и самой себе. — Она взглянула на часы на секретере в стиле барокко. — Боже мой, уже половина второго!
— Ты совершенно без сил, надо срочно ложиться спать.
Она нахмурилась.
— Может быть, мне все же лучше пойти в отель?
— Фрау Герхардт постелит мне здесь на диване, а ты будешь спать в спальне. Все приличия будут соблюдены.
Он позвонил, и буквально через минуту появилась фрау Герхардт.
— Вы звонили, господин граф? — в ее тоне сквозило явное неодобрение.
— Я знал, что вы еще не спите, фрау Герхардт.
— Я как раз собиралась ложиться.
— Я рад, что не разбудил вас. Постелите мне, пожалуйста, здесь на диване, моя свояченица будет спать в спальне. Она неожиданно приехала в Берлин. Видимо, ее письмо затерялось.
Фрау Герхардт вздохнула, всем своим видом давая понять, что она этому не верит.
— Для меня это новость, почта сейчас работает надежно.
Николас посчитал нужным не называть фамилию Алексы. После заметки в «Вперед» и другие берлинские газеты тоже сообщали об убийстве Годенхаузена, и наверняка это не прошло мимо внимания фрау Герхардт. Николас с Алексой обменялись невинными поцелуями, и Алекса в сопровождении фрау Герхардт покинула салон. Засыпая, Николас не мог отделаться от чувства, что Алексу угнетает что-то гораздо сильнее, в чем она не хотела бы признаться.
На следующий день он не пошел в посольство и позавтракал с Алексой. Она выглядела отдохнувшей и спокойной. Но при этом избегала разговора о том, почему она так внезапно решила покинуть дом Цедлитцев и уклонялась от обсуждения обстоятельств смерти Ганса Гюнтера, что, вообще-то, он мог понять. Во время завтрака он несколько раз замечал, что иногда Алекса вдруг замолкала и невидящим взглядом смотрела перед собой. С молчаливого согласия они также избегали разговора о будущем. Ему нужно было время, чтобы разобраться в своих отношениях с Франциской. В тридцать семь лет уже не было большого смысла пускаться в очередную аферу. Он любил Алексу, но и полного доверия к ней у него не было; однако сама мысль потерять ее навсегда была для него невыносимой.
— Алекса, сейчас для меня невозможно уехать из Берлина. Тебе пришлось многое пережить. Оставайся здесь, пока ты снова не придешь в себя.
Они оба согласились, что жить у него не совсем удобно. Нужно найти для нее меблированную квартирку, а до этого переехать в отель. И тут она выдвинула условие, смысл которого для него был не совсем понятным: она хотела бы непременно жить под чужой фамилией.
— Но почему же? — спросил он.
— Потому что я не хочу, чтобы генерал с теткой меня нашли.
— И что же случилось бы? Ты взрослая женщина, вдова. Они никаким образом не могут тебя к чему-нибудь принудить. Все-таки, в чем причина, что ты хочешь от них спрятаться?
Она молчала.
— Нет никаких причин, — наконец сказала она. — Но я также не хочу, чтобы меня выследили репортеры.
— Об этом позаботились военные власти, им еще важнее, чем тебе, держать в этом деле прессу под контролем. Так что об этом не думай.
Он никогда еще не видел ее в таком отчаянии.
— Ну как хочешь. Посмотрим, что я смогу сделать. Мне знаком портье в «Кайзерхофе», и, если он получит приличные чаевые, лишних вопросов не будет.
Она все еще казалась озабоченной.
— Все мои вещи остались у Цедлитцев.
— Давай пошлем их забрать.
— А если они их не отдадут?
— Тогда купим тебе новые. Насколько я разбираюсь в женщинах, это будет не самым плохим выходом.
Впервые лицо ее прояснилось, она была почти счастлива.
— Ох, Ники, у тебя все так просто.
Алекса зарегистрировалась в отеле под именем фрейлейн Элизабет Майнхардт, старший портье, получив хорошие чаевые, от дальнейших вопросов воздержался. Алекса написала своей тетке, что она поехала в Вармбрунн в Высоких горах, так как нуждается в покое и одиночестве, и что известит ее при своем возвращении.
Совершенно случайно Николасу удалось отыскать подходящую квартиру. Он обедал с одним из своих знакомых в ресторанчике на берегу Шпрее и во время прогулки натолкнулся на симпатичный двухэтажный дом с садом, на воротах которого висело объявление: СДАЕТСЯ КВАРТИРА. Дом принадлежал одной вдове, которая жила на первом этаже и хотела сдать квартиру исключительно кому-нибудь из числа чиновников. О даме она и слышать не хотела. Николасу удалось ее уговорить, уплатив деньги за три месяца вперед. Относительно Алексы он заверил, что о посещениях мужчин, за исключением его, не может быть и речи, оргии устраиваться не будут, а до девяти часов утра и после десяти часов вечера — никакой музыки.
