сорок три крошечные обтянутые атласом пуговицы. И когда Майя повернулась к Илье спиной, чтобы он их расстегнул, на ее лице играла озорная улыбка. Май предвкушала очередной аттракцион. Но в итоге сама почти умоляла его закончить с платьем быстрее, потому что Илья вызов принял и расстегивал пуговицы неторопливо, прерываясь на поцелуи шеи, там, где виден позвонок, аккуратного маленького уха с крохотной бриллиантовой каплей – его свадебного подарка, уже обнаженных плеч, потом лопаток… потом он предложил вынуть из прически шпильки и цветы, но Май повернулась и не дала договорить, начав целовать сама, прижимаясь так, как это делала только она… она одна.
Всю ночь шел снег. И наутро они увидели за стеклом совершенно белые кружевные деревья.
– Настоящая зимняя сказка, – прошептала Майя, не сводя глаз с окна.
Они провели за городом три дня вдвоем – гуляли, смотрели кино, заказывали ужин в номер, занимались любовью. Три дня абсолютного тихого светлого счастья.
А медовый месяц был позже – в апреле. Они улетели на неделю в Италию. Михаил Львович очень переживал, пытался образумить, рассказывал о предстоящем выпуске, дипломе, о важности репетиций именно в эту пору, только… апрель – самое красивое время в Италии, когда уже тепло, но еще нет жары. Когда все вокруг цветет, когда воздух свеж, а туристов еще нет.
Поэтому они все же улетели. Было все: Большой канал и театр Ла Фениче, площадь Сан-Марко и Дворец дожей, кофе за столиком на пьяцетте[27] и изысканная панакота[28] со свежими ягодами в ресторане. Было много солнца, много музыки и много любви…
На обратном пути в самолете Май спала, укутавшись в плед и положив голову на плечо Ильи. Любимая маленькая женщина…
За стеклом посыпал мокрый ноябрьский снег. Илья включил дворники. Майя едва слышно вздохнула. Он нашел ее руку и на несколько секунд сжал, почувствовав ответное пожатие теплых пальцев.
Зачем слова, когда можно без них?
На следующем перекрестке Илья повернул к дому и припарковался.
После теплого салона автомобиля на улице было неуютно, промозгло и ветрено. Май стояла, кутаясь в свою шубку, и ждала, когда Илья возьмет с заднего сиденья «мерседеса» скрипку. Послышался звук сигнализации – машину заперли. Илья протянул жене инструмент, а потом… у нее так смешно сидел на голове капюшон, чуть набок, что он не удержался и аккуратно его поправил, мимолетно касаясь пальцами лица. В свете фонаря снег казался мягким, почти ватным. Майя стояла с цветами и скрипкой и как-то странно смотрела на мужа.
– Как тогда, – тихо сказала она. – Ты помнишь, какой сегодня день, Июль?
– Двадцать пятое ноября, вторник, – ответил без раздумий.
– Точно. А пять лет назад это была среда.
Потом она потянула его за собой.
– Пойдем, холодно. Вивальди на улице я больше не играю.
Илья пошел за женой.
Пять лет назад была среда.
Вивальди на улице я больше не играю…
Так это что же… день их встречи? Она помнит?!
– И все же, куда ты потратила те пять тысяч? – Илья открыл дверь подъезда.
– Думаю, спустя пять лет можно признаться. Я их инвестировала в твоего друга Контрабаса.
Он молчал. И думал о том, как сильно изменилась его жизнь за прошедшие пять лет. Пять очень счастливых лет.
Уже в лифте, целуя Май в холодный нос, Илья произнес:
– Неплохое вложение.
* * *
Вспомни Контрабаса – и вот он, пожалуйста. Впрочем, Сева не мог пропустить премьеру. Всегда поздравлял. Раньше, бывало, и в театр заходил на премьеры. Но теперь – лишь звонок из Вены.
Майя прошла за Ильей на кухню, продолжая телефонный разговор. И там наблюдала, как он достает шампанское и бокалы, открывает с мягким хлопком бутылку. И, разливая напиток по фужерам, произносит:
– Передавай привет господину Контрабасу.
Майя послушно и с улыбкой ретранслировала привет собеседнику.
– Илье Юльевичу мое почтение, – ответствовал Всеволод. «Горгоныч» и «мсье Медуз» канули в Лету, как только Майя сообщила о своем грядущем замужестве. С тех пор – только Илья Юльевич, не иначе. Впрочем, и «господин Контрабас» Июля теперь звучало иначе. Не только с иронией, но и с толикой уважения. – Ладно, МайМихална, откланиваюсь. Празднуйте спокойно. Заслужили.
Майя попрощалась с другом и отложила телефон. Невеселый голос у Севки, и уезжал он в Вену совсем не в том настроении, в каком должны быть люди, приглашенные в Венский филармонический. Но ответа Майя пока так и не добилась. Впрочем, она еще и не старалась толком. Но обязательно постарается в самое ближайшее время. Только не сейчас. Сегодня… сегодня совершенно особенный день. И Майя приняла протянутый бокал.
– С премьерой, Май. С очередной великолепной премьерой.
Нельзя сказать, что он был особенно щедр на комплименты. Или, наоборот, скуп. Но Майя точно знала, что все его слова – искренни. Поэтому – согрели.
– Спасибо, – кивнула и пригубила холодного шампанского.
Он отпил существенно больше. А потом они молчали и смотрели друг на друга, забыв о напитке. Майе было что сказать, но она почему-то не спешила нарушить тишину. Может быть, потому что не могла расшифровать выражение его лица. И спустя какое-то время вдруг поняла, что он решается. Решается сообщить что-то важное. Очень важное.
– Что? – собственный голос прозвучал тихо. Но в безмолвии вечерней квартиры – отчетливо. Так же отчетливо прозвучал звук соприкосновения фужера с поверхностью стола. Июльские ладони идеально облекли ее лицо.
– Май, я хочу ребенка.
Она ждала этих слов. Майя поняла это, как только Илья их произнес. Ждала. Знала, что ждал и он. Давал ей время. А теперь оно пришло. И пора сказать ему об этом.
– Когда?
Июль моргнул, кажется, растерянно. Кажется, не ждал такого короткого делового вопроса. А Майя молчала и смотрела на своего мужа.
Прочитаешь по глазам, любимый?
– Ну… это ведь не компьютерная программа, правда? – наконец ответил Илья. В голосе слышалась так несвойственная ему неуверенность. – Нельзя сказать точную дату. Давай для начала… ты перестанешь принимать противозачаточные таблетки.
Время пришло. Время сделать тайное майское знание – явным майско-июльским. Майя повернула голову и прижалась губами к его ладони. И туда же прошептала.
– А я уже. – Выдохнула. Вздохнула глубоко. – Исполнила оба твоих пожелания.
Он сначала не понял – это было видно по глазам. Потом… потом пришло понимание. Потом – осознание. А потом…
Все его лицо, состоящее из ровных линий – прямой нос, узкие губы, четко очерченный подборок, внимательные цепкие глаза – вдруг разом потеряло всю свою твердость. И разом стало каким-то по-детски мягким, открытым. И на этом лице – неприкрытая
