большие ярмарки, где покупает подставы, ворсовальные шишки и всякие другие пустяковые прилады. Я как-то повстречался с ним на базаре в Тинквуде – веселый такой мужик, ездит на козе.
– Он всегда ездит на козе? – спросила Глинет.
– Изредка.
– Тогда как мы его узнаем? На ярмарки съезжаются, наверное, сотни веселых мужиков.
Старик прошелся ножом вдоль ствола ольхи, снимая длинную вьющуюся стружку.
– Должен признаться, ты нашла слабое место в моих рассуждениях. Может быть, вам лучше всего обратиться к чародею. К такому, как Тамурелло из Фароли или Кватц из Сонной Запруды. За свои услуги Тамурелло потребует что-нибудь такое, чего вы днем с огнем не сыщете в тридевятом царстве, – недостаток, делающий этот план практически неосуществимым. А Кватц погиб. Вот если бы вы нашли какой-нибудь способ его воскресить, он, надо полагать, счел бы своим долгом выполнить любую вашу просьбу.
– Надо полагать, – упавшим голосом отозвалась Глинет. – Но как…
– Так-так! Ты опять подметила изъян в моих наставлениях. И все же, если вы хорошенько подумаете, мой совет может оказаться полезным. Недаром я мудрейший человек в Вукине.
Из таверны выглянула дородная женщина со строгим лицом:
– День-деньской сидишь тут, лясы точишь! В твои годы пора бы прилечь на часок-другой. Успеешь воздухом надышаться, нынче луна восходит поздно.
– А, это хорошо! Мы с луной старые враги, – заметно оживившись, пояснил старец. – Лунный свет меня завораживает, я от него цепенею и мерзну до костей. Его следует избегать. Вон там, на холме, я хочу соорудить большущий капкан для луны. Когда она снова вылезет из-за холма, чтобы шпионить и заглядывать мне в окно, я потяну за веревку и прихлопну ее! И кровь моя больше не будет холодеть в лунные ночи!
– Правильно, дедушка! – успокоительным тоном сказала дородная внучка. – Давно пора ее проучить, негодницу! Что ж, попрощайся с юными друзьями – я уже разогрела твой любимый суп из говяжьих ножек.
Друн и Глинет молча побрели прочь из Вукина. Через некоторое время Друн сказал:
– И все-таки многое из того, что он говорил, было вполне разумно.
– Мне тоже так показалось, – согласилась Глинет.
Сразу за окраиной Вукина излучина Мурмейля повернула на юг, а дорога продолжалась среди перемежающихся рощами вспаханных полей, ожидавших посева ячменя, овса и кормовых злаков. Время от времени попадались мирные фермерские домики под сенью дубов и вязов, все как один сложенные из темно-серого базальтового гонта, с соломенными крышами.
Друн и Глинет прошагали уже пару миль, и за все это время встретили только трех прохожих: мальчишку, ведущего упряжку лошадей, пастуха, гнавшего стадо коз, и бродячего сапожника. К свежему сельскому воздуху стал примешиваться неприятный запашок, поначалу налетавший все более отчетливыми волнами, а затем превратившийся в настолько пронзительную вонь, что Глинет и Друн остановились.
Глинет потянула Друна за руку:
– Чем быстрее мы пройдем, тем скорее кончится этот запах!
Стараясь дышать как можно реже, они побежали трусцой по дороге. Вскоре показался перекресток, а рядом с ним – виселица. Посреди перекрестка торчал путевой знак, указывавший на все четыре стороны света:
На виселице болтались, темнея на фоне неба, вытянутые силуэты шести мертвецов. Глинет и Друн поспешили вперед, но тут же снова остановились. На низком пне сидел высокий тощий человек с длинным костлявым лицом, в темном костюме. На нем не было шляпы; его матово-черные жесткие волосы, коротко подстриженные, подчеркивали остроконечную форму черепа.
И окружающая обстановка, и человек этот показались Глинет зловещими; она предпочла бы пройти мимо, вежливо поздоровавшись, но встречный поднял руку, чтобы задержать детей:
– Не откажите в любезности, голубчики, скажите, что нового нынче в Вукине? Я просидел здесь три дня и три ночи – а эти господа упрямо продолжают висеть.
– Мы не слышали никаких новостей, сударь, кроме того, что недавно повесили шестерых разбойников, но это вам и так известно.
– А почему вы здесь сидите три дня и три ночи? – с обезоруживающей простотой спросил Друн.
– Хей-хо! – пронзительно-высоким голоском пропел тощий человек. – Мудрецы-теоретики утверждают, что каждая ниша в общественной структуре, какой бы узкой она ни была, обязательно заполняется. Должен признаться, моя профессия носит специализированный характер – настолько специализированный, что у нее еще нет наименования. Но в занятии моем нет на самом деле ничего замысловатого: я жду под виселицей, пока труп не упадет, после чего получаю в свое распоряжение одежду и другие ценности, принадлежавшие покойнику. У меня мало конкурентов; работа скучная и таким способом на разбогатеешь. Тем не менее я честно зарабатываю на хлеб – и по меньшей мере у меня есть время сидеть и мечтать.
– Любопытно! – подытожила Глинет. – Всего хорошего, сударь.
– Одну минуту. – Тощий субъект оценивающе пригляделся к висящим над ним силуэтам. – Кажется, номер второй уже поспел. – Он подобрал инструмент, валявшийся у виселицы, – длинный шест с развилкой на конце. Нажав развилкой на веревку непосредственно над узлом петли, он хорошенько встряхнул повешенного. Тот продолжал болтаться, как прежде.
– Если хотите знать, меня зовут Нахабод, а иногда кличут Костлявым Хватом.
– Замечательно! А теперь, если вы не против, мы пойдем.
– Подождите! Я хотел бы поделиться соображениями, способными вас заинтересовать. Взгляните еще раз на второго слева – это старый плотник Тонкер, загнавший два гвоздя в голову своей матери. Упрямец, каких мало, до последнего вздоха! Следует отметить… – субъект указал шестом на повешенного и придал голосу дидактический оттенок, – темно-лиловый кровоподтек вокруг шеи. Это обычное явление на протяжении первых четырех дней. Затем наблюдается багровое покраснение, за которым следует характерная известковая бледность, свидетельствующая о готовности трупа сорваться с петли. Именно бледность Тонкера заставила меня предположить, что он уже поспел. Сегодня, однако, еще рано – он упадет завтра, а за ним созреет Танцор Пильбейн, грабивший на этой дороге тринадцать лет. Он и продолжал бы спокойно этим заниматься, если бы Нуминанте не застал его спящим, в связи с чем Пильбейн станцевал последнюю джигу. Рядом висит фермер Кэм. Именно здесь, на этом перекрестке, прокаженный прошел перед шестью дойными коровами Кэма, и все они лишились молока. Так как закон запрещает проливать кровь прокаженных, Кэм облил прохожего маслом и поджег. Говорят, объятый пламенем прокаженный сделал четырнадцать прыжков и упал, обугленный, в трех милях отсюда, в Лумарте. Нуминанте предпочел слишком строгое истолкование закона, и теперь Кэм болтается в петле. Второй справа, номер пятый, – Боско, знаменитый повар. Много лет он терпел причуды старого лорда Тремоя. Однажды, будучи в проказливом настроении, он помочился в суп его сиятельства. Увы! О его преступлении донесли три поваренка и кондитер. Результат
