заговорил:
– Это комната Хулии. И сама она тоже здесь.
Я поняла это как предупреждение о том, чтобы ничего не говорить при ней о нас. Я еще раз огляделась по сторонам. В самом деле, Хулия стояла недалеко от моего изголовья с влажной тряпочкой в руке. И как это ни странно, но Рамона тоже была здесь.
– Дон Кристобаль! Как же вы нас напугали! Мы уж думали, что вам конец! Поосторожнее бы вы с этой кобылой! Даже дон Арманд не любил на ней кататься – а уж он-то был прекраснейший наездник!
И тем не менее Мартин в первый же день вынудил меня на ней поехать! Я пристально поглядела на него, затем села на постели.
– Что вы делаете? – забеспокоилась Хулия.
– Поднимаюсь.
– Нет-нет, дон Кристобаль! Вам еще надо отдохнуть тут немножко, подождать, пока приедет доктор.
«Доктор?» – встревожилась я. Дабы он меня – мое женское тело – стал осматривать?
– В этом вовсе нет необходимости, – возразила я, пытаясь встать на ноги, однако комната сразу же пошла передо мною кругом.
– Бенито уже отправился за ним в город, – добавила Хулия.
– Кто?
– Тот парнишка, что ухаживает за лошадьми. – Она подступила вплотную к кровати.
Я снова легла на подушку, часто и прерывисто дыша.
– Еще и костюм какой на вас! – не унималась Хулия. – Вы в нем, должно быть, задыхаетесь. Давайте-ка я помогу вам его снять. – Она потянулась развязать на мне галстук. – Я уже сказала дону Мартину, что мы должны снять с вас всю эту плотную одежду, но он мне не позволил. – Она развернулась к Мартину: – Вот видите? Бедняжка уже потом обливается! А теперь он еще и простудится.
– Просто оставь его как есть, Хулия. Не надо пока шевелить ушибленную голову. Когда ему станет легче, я сам помогу раздеться. А теперь возвращайся-ка на кухню, твои хозяйки наверняка уже поднялись.
Недовольно ворча, Хулия все же вышла. Вздохнув с великим облегчением, я закрыла глаза.
– Пури, – тихо заговорил Мартин, – прости, что я не рассказал тебе об Анхелике. Но я не хотел, чтобы ты решила, будто я как-то пытаюсь тебя использовать или что-то в этом духе. Правда в том… – он вдруг умолк.
Я открыла глаза и ожидающе поглядела на него.
– Правда в том, что ты мне нравишься. Очень сильно.
– И потому ты мне подсунул самую что ни на есть строптивую кобылу?
– Ну, поначалу я, честно говоря, тоже был очень зол, но ведь я это сделал только ради шутки. Я не хотел, чтобы с тобой действительно что-то случилось. – Он взял меня за руку: – Но что бы там ни было – прости меня.
Я отняла свою руку, избегая смотреть ему в лицо.
С интересом я оглядела комнатку Хулии. Там было очень чисто и опрятно – как, впрочем, и сама она всегда, – все распределялось по своим местам. Но сколько же вещей у нее оказалось! Ни за что бы не подумала, что у служанки могло скопиться столько барахла! Там были и фарфоровые чайнички, и керамические птички, и разных размеров куклы и марионетки, и всякие стеклянные емкости, и свечи.
– Не знаю, имеет ли это для тебя какое-то значение, – снова заговорил Мартин, – но в последние недели я не касался Анхелики.
«Вот, значит, отчего она плакала тогда ночью в своей комнате!»
– Не имеет, – устало отозвалась я. Осознание того, что Мартин любил мою сестру, меня внутренне опустошило, и едва ли что-то могло это исправить. – Но если я и впрямь тебе так нравлюсь, тогда ответь мне на вопрос. Что я должна была такого найти в ящике отцовского стола? В чем вообще вся эта катавасия? Ты сам-то хоть знаешь, что в ящике?
– Шахматная доска.
– Это я видела. А что такого особенного в шахматах?
Мартин прикрыл лицо ладонью.
– Мой отец всю эту плантацию проиграл в шахматы.
– Что? – переспросила я, решив, что мне послышалось.
– Отец чересчур увлекся шахматами. Это было единственное, о чем он был способен думать днем и ночью. Поначалу это было просто хобби. Он лишь стремился получше вникнуть в игру. Но потом он начал покупать разные книги, изучая шахматные хитрости, разбирая все что ни на есть возможные комбинации. Ему присылали пособия по шахматам из Испании и Соединенных Штатов, причем американские он рьяно переводил на испанский. Изучал их буквально от корки до корки. Целыми днями он ставил перед собой шахматные задачи и пытался их решить. Он забросил работу. Единственное, к чему он стремился в жизни, – это сделаться непревзойденным гроссмейстером. И твой отец этим воспользовался. Дон Арманд был прирожденным шахматистом, а для моего отца это было нестерпимым вызовом. И вот однажды они заключили пари. Отец к тому времени уже совсем был не в своем уме. Как-то раз он вернулся домой и сообщил нам с матерью, что проиграл асьенду. Вот так вот.
«То есть эта асьенда прежде принадлежала Мартину?!»
– Это окончательно добило мою мать. Сердце ее не вынесло позора, когда нам пришлось перебраться в гостевой домик и все в городе об этом стали судачить. Какое-то время она еще пыталась как-то держаться, но в итоге это свело ее в могилу.
– Не может быть! – прошептала я в шоке. – Скажи, что ты шутишь.
Это ж просто немыслимо, чтобы его отец проиграл в шахматы все состояние!
– Те шахматы, что ты видела в ящике стола, принадлежали моему отцу. Именно за этой доской они и заключили свое пари. Арманд забрал их себе как трофей.
Я почувствовала глубокое сострадание к судьбе Мартина, к тому, что он потерял мать и лишился отцовского наследства. Но тут же меня охватил новый приступ гнева.
– Так вот почему ты остался здесь? Вот почему ты так сильно хочешь заполучить эту плантацию?!
Мартин не ответил.
– Ты рассчитывал, что, женившись на Анхелике, получишь асьенду назад и вся плантация снова станет твоей. – Я покачала головой, сама не веря своим словам. – Вот только Лорана в твоих планах не значилось. Верно? А теперь ты решил, что сможешь получить ее через меня.
– Нет. Я же сказал, что влюбился в тебя, что у меня к тебе возникли настоящие чувства. Я понимаю, что все это выглядит не лучшим образом, но я еще никогда не испытывал такого глубокого и крепкого единения ни с одной женщиной. Вот почему я никогда не хранил верность Анхелике. Теперь я вижу, что Анхелика для меня была лишь одержимостью, своего рода привычкой – и ничем более.
– А еще ведь насколько кстати, что я старшая дочь дона Арманда!
– В какой-то
