когда я ввалился в дом. Тяжело опираясь на перила, я медленно, шаг за шагом преодолевал ступени до комнаты профессора. Не испугать бы его своим видом! Спросонок старик может принять меня за манька-убийцу и швырнуть в меня какой-нибудь тяжелый предмет. Не уверен, что я смогу вовремя увернуться.
Я вошел без стука, открыв дверь ударом ноги. Профессор вовсе не спал. Он вообще не был в постели. Гладко выбритый, причесанный, свежий, он сидел за столом и читал какую-то брошюру. Увидев меня, он снял очки, поднялся со стула и, глядя на меня с усталым равнодушием, произнес:
– Все никак не угомонишься, юноша? Все ищешь приключения на свою голову?
Он подошел ко мне, внимательно разглядывая мое лицо. Меня поразило, насколько безукоризненно чиста его рубашка, как хорошо сидит на нем гладкий, лоснящийся костюм. И запах профессор источал удивительно приятный – свежий, травяной, с легкой добавкой полынной горечи.
Чтобы ненароком не упасть, я сел в кресло.
– Где-то у меня была эритромициновая мазь, – пробормотал профессор и раскрыл чемодан, лежащий на кровати. Я обратил внимание, что все профессорские вещи уже были аккуратно уложены.
Он вернулся ко мне, выдавил на кусочек ваты немного мази из тюбика и стал прикладывать то к щекам, то ко лбу. Если исходить из того, что профессор по одному разу коснулся каждого больного места, то мое лицо представляло собой одну сплошную большую рану.
– Держи, – сказал он, протягивая ватку. – Дальше сам.
Он закрыл чемодан, посмотрел на часы, затем выглянул в окно.
– Видимо, это незыблемое свойство всякого нормального молодого человека – учиться на своих ошибках, – сказал он, опускаясь на стул напротив меня. – И по этой причине я не стану раздражать тебя своим старческим брюзжанием: "А ведь я тебе говорил!", "А ведь я тебя предупреждал!" Эх, если бы молодость знала, если бы старость могла… Вечный конфликт времени! Неосуществимая мечта человечества – быть мудрым задним умом…
– Где Яна? – перебил я его.
– Понятия не имею! – легко и весело ответил профессор, как человек, сбросивший с себя некую обременительную проблему. – Яна меня больше не интересует. К тому же, она свободный человек, и вольна распоряжаться собой по своему усмотрению. Может, укатила куда-нибудь с новым бойфрэндом. Может, подалась в монастырь. Или, не дай бог, затерялась в многочисленных борделях Мадрида. Не знаю, юноша, не знаю. Вот только стоит ли…
– А вы?
– Я? А я полетел домой, меня ждет Кюлли. Меня ждут пироги с грибочками и луком, теплая пижама, мягкое кресло у окна с видом на море… Видишь ли, юноша, – добавил он, понимая, что меня не устроил его ответ, – я помогаю всем, кто меня об этом просит: студентам, сыщикам, путанам – кому угодно. Но если в моей помощи люди перестают нуждаться, я никогда не навязываюсь… Однако, где же такси?
Он снова выглянул в окно.
– Ага! Оно уже здесь! Пора, пора, труба зовет…
Он оживился, с веселой суетливостью стал застегивать пуговицы на пиджаке, кинул в чемодан брошюру, которую до недавнего времени читал, на всякий случай заглянул в шкаф и тумбочки, проверяя, не забыл ли чего.
– Гостиница проплачена еще на неделю вперед, – сказал он, кидая прощальный взгляд на комнату. – Так что, живи пока, юноша!
Последняя фраза получилась двусмысленной, и мы с профессором это тотчас поняли.
– А вам не надоело меня убивать? – спросил я.
Профессор криво усмехнулся, покачал головой и шагнул к двери. На пороге, однако, остановился.
– Постой! – сказал он. – Я же тебе, вроде как, должен денег!
Он взвалил чемодан на кровать, открыл его, заслонив собой, недолго шуршал в нем и, наконец, положил на стол стопочку евро.
– Вы получили гонорар за лекцию, которую не читали? – спросил я. – Или за товар, который уже сработал, как часы?
Он ничего не ответил и вышел. В моей душе воцарился мертвый штиль, и единственным чувством, которое я испытывал, было безразличие ко всему. Я смотрел на окно, за которым с траурной медлительностью шествовал тяжелый мокрый рассвет. Тихий мелкий дождь падал отвесно, безраздельно властвуя во всем пространстве от неба до земли. Испания оплакивала погибших. Она онемела и притихла от горя…
Мне вдруг остро захотелось домой. Туда, на Побережье, к еще холодному морю, к пустынной набережной, где стоят кафе с заколоченными окнами, с выцветшими за зиму вывесками, где слоняются одинокие старички, задумчиво и подолгу стоят, облокотившись на парапет, и смотрят на пенистые волны…
– Домой! Домой! – пробормотал я, убеждая себя в правильности этого решения, встал с кресла и посмотрел по сторонам, определяясь, что нужно сделать в первую очередь. – К черту эту Испанию! К черту дождь! Домой!
И вдруг я вспомнил свою квартиру. Но не ту уютную холостяцкую берлогу с минимальным набором мебели, посуды, одежды и прочих вещей, где всегда было просторно, светло и легко дышалось. А ту жуткую квартиру, залитую водой, по которой, хлюпая ногами, ходили следовали и эксперты; где на кухне лежал труп моего соседа; где кровь из его простреленной головы впиталась в соломенную циновку… Потом воображение перенесло меня в мое агентство, в прохладные кабинеты, в которых я и мои коллеги стирали в пыль мозги, разгадывая загадочные преступления, отмечали дни рождения, крутили служебные романы; и вот я представил себе рабочий стол Никулина, насмешливого гения от криминалистики Иоанна, опустевший, осиротевший стол, за которым я никогда не увижу ставшее почти родным лицо…
Нет, не могу я улететь домой просто так. Не могу. Я же не прощу себе, что испугался, опустил руки, не довел расследование до конца. Иоанн с того света будет подтрунивать надо мной: "Что, чудовище, кишка тонка оказалась?"
Некоторое время я неподвижно стоял у окна. От моего дыхания стекло запотело, и это было похоже на непроницаемо-густой туман, опустившийся на город. Я нарисовал пальцем на стекле две окружности: "Яна" и "Профессор". В самом низу окна – большой овал: "Теракт". Оставалось пространство между овалом и окружностями. Подумав, я изобразил квадрат: "Таксист, передавший мне записку". Рядом еще один: "Литературный клуб". Потом дорисовал третий: "Сандро".
Я сгреб деньги, которые оставил профессор, затолкал их в карман и вышел из дома. Я испытывал голод. Это был хороший признак. Сейчас я зайду в харчевню и закажу жареные ребра с фасолью. Жизнь возвращалась ко мне. Я на ходу достал мобильный телефон и по рекламной листовке стал набирать номер.
– Диспетчерская такси слушает! – сказала трубка женским голосом.
– Девушка, я хочу разыскать водителя, который обслуживал меня позавчера вечером, – сказал я.
– Что-нибудь случилось? – забеспокоилась диспетчер. – С вами обошлись грубо? Машина пришла с опозданием?
