ее, позволяя выговориться, открыто вспоминать. Выплакать свои застарелые обиды, чтобы она снова смогла смеяться. Прошлое стало черной стеной, мешающей ей смотреть на мир. Оно отделяло наши сердца друг от друга. Теперь Суми постепенно разрушала эту стену, по кирпичику разбирая ее.
— Ты знаешь, за что? — спросила она.
— О чем ты?
— За что меня исключили?
Я покачал головой.
— Я была беременна… твоим сыном. — Она отстранилась и взглянула мне прямо в глаза. — Твоим прекрасным сыном. Все в нем — это ты. То, как он говорит, как ходит, как пахнет… Какое великолепное имя — Тихий океан.
— Он должен быть уже большим мальчиком.
— Ему семь лет, — сказала Суми.
— Не могу поверить, что у меня есть сын.
— Потом мой жених спас меня из когтей другого дьявола и сделал все, чтобы я поступила в университет. Он опубликовал мои воспоминания и помог мне растить сына…
— Понимаю.
— Нет, ты не понимаешь. Ты не знаешь боли, страха, мучений. Я родила Тай Пиня в канаве возле госпиталя, из которого меня вышвырнули. Они плевали на меня. Я чуть не умерла от потери крови.
— Суми… мне так жаль.
— Потом пришел мужчина, единственный свет в моем мире тьмы… его благородство, великодушие, то, что он рисковал своей жизнью. Ты не понимаешь, ты не знаешь, что я почувствовала, когда я увидела его. Это было все равно, что встретиться с тобой.
— Понимаю.
— Нет, не понимаешь. Много раз в те мрачные дни мне хотелось поменяться с тобой местами. Лучше бы я получила все эти пули в голову, а ты бы выжил, забрал нашего сына в горы, взбирался с ним на пики, нес бы Тай Пиня на своих сильных плечах, чтобы увидеть рассвет завтрашнего дня. Я была бы счастлива и довольна ролью безмолвного духа, следящего за вами и желающего вам счастья. Духом, который бы надеялся, что ты найдешь для Тай Пиня маму, ставшую заботиться о нем, и будущую жену, которая станет любить тебя так же, как любила я. Я бы ревновала, но не сердилась, потому что я бы уже жила на темной стороне жизни, а ты принадлежал бы светлой стороне…
— Я правда понимаю. Поверь мне. И очень благодарен тебе. Я хочу, чтобы ты отвела меня к этому благородному и великодушному мужчине и моему сыну. Я хочу выразить признательность ему за то, что он сделал для вас.
— И что потом?
— Потом я хочу вернуть вас, — твердо и тихо сказал я.
Ее огромные глаза внимательно изучали меня.
— Ты все еще любишь меня? — спросил я.
— Да.
— А его ты тоже любишь?
— Да. — Суми опустила голову.
— Так же сильно, как меня?
— Как бы я хотела, чтобы меня было две. Одна — для тебя, вторая — для него.
— Все можно исправить.
— Любовь не забывается, мой дорогой Шенто.
Я глубоко вздохнул.
— Ты была моей с самого начала и все еще моя теперь. Ты нужна мне, ты должна вернуться ко мне, без тебя мое существование не имеет смысла.
— О, Шенто! — Она расчесала мои волосы пальцами, как мать. — Умоляю тебя, дай мне немного времени. Я все еще никак не могу оправиться от шока, что ты жив.
— Мир снова принадлежит нам. Ты — известная писательница, и я всегда говорил, что так и будет.
— А ты в армии, командуешь тысячами людей, как я и предсказывала.
— Я хочу поговорить с человеком, с которым ты обручена.
— Ох, он очень хороший человек.
— Как его зовут, где он живет? Я могу встретиться с ним завтра.
— Он живет в Пекине, его зовут Тан Лон.
Я отпустил ее и шагнул назад.
— Тан Лон? — Это было похоже на удар ножом под ребра.
— Он очень преуспевающий бизнесмен.
— Владелец издательства «Blue Sea», — хрипло выдавил я.
— Ты знаешь его?
Я отвел взгляд.
— В чем дело, дорогой Шенто? — Она протянула руку и взяла меня за плечо.
Я боролся с собой, силясь понять. Богатый мальчик, бедная девушка, издатель и его любимый автор. Два интеллигентных, мыслящих человека, одинокие, ищущие свою вторую половину в Фуцзяни, куда молодой человек был сослан. Одна — романтичная, ранимая особа, дикий горный цветок, другой — городской мальчик, потрясенный ее прелестной душой и запахом зрелости. У меня закружилась голова от потока диких мыслей и фантазий, от представлений Суми и Тана Лона в объятиях друг друга. Я воображал, как они сидят вместе на обрыве возле той романтической рыбацкой деревушки где-то на краю света, мечтают о чем-то большом и светлом, влюбляются все сильнее и сильнее, пока она, вся трепещущая, не отдается ему.
— Шенто, скажи что-нибудь.
Я покачал головой, чтобы освободить свой разум от наваждений. Во рту у меня пересохло. Камень лег на мое сердце, мне стало трудно дышать.
— С тобой все в порядке? — спросила Суми.
Я смотрел на нее с подозрением, потом отдалился от нее. Между нами повисло бесконечно долгое молчание. В полной тишине я натянул свои брюки и застегнул форменный китель, я проделывал все это молча, четкими, давно заученными движениями, как делают солдаты. Мои глаза ни на секунду не отрывались от Суми. Я поправил воротник рубашки и надел фуражку.
— Нечестно отвечать на мою любовь молчанием, Шенто, — произнесла Суми, вставая и застегивая на себе платье. — Почему ты так внезапно уходишь?
Я обхватил ее лицо ладонями:
— Любовь соединила нас, а судьба отрывает друг от друга.
— Умоляю тебя, дай мне немного времени, — сказала она, отстраняясь от меня.
— Ничто не сможет залечить эту глубокую рану, а моя любовь к тебе делает ее еще более болезненной.
— Почему, Шенто? Ты говорил, что понимаешь. — Суми заплакала.
— Я смог бы, если бы это был любой другой мужчина, но не Тан Лон.
— Что ты имеешь в виду?
— Его отец может рассказать тебе почему.
— Его отец?
— Да, его проклятый отец! Я — его незаконнорожденный сын, а Тан Лон — наполовину мой брат!
Казалось, Суми упадет как подкошенная от этого неожиданного открытия, которое застигло ее в самый неподходящий момент. Она устояла и тихо спросила:
— Как это может быть?
— Это рок, — спокойно ответил я. — Но я одолею его.
— Одолеешь? Как? — прошептала Суми, вытирая слезы.
— Семья Лонов не оставила мне места в этом мире, где бы я мог дышать. Они убили мою мать, послали меня умирать в сиротский приют. А теперь его проклятый сын отнимает то, что принадлежит мне. Пришло время, чтобы поставить все на свои места.
— Что ты собираешься сделать?
— С тобой — ничего. Но с ними — все. Суми, этот мир
