юный котик. Теперь он дерзкий котяра, который бесшумно ступает, мягко стелет, пестует приемных котят и обожает неж-жную белую р-рыбоньку.
…Кларенс спешно крался вдоль проезжей части, скользкой от подтаявшего снега и засыпанной крошками французского багета. Впереди уже маячила рыбная лавка, где знакомый продавец исправно оделял черно-белого кота остатками трески и щуки.
Кларенс изящным прыжком одолел темное отверстие хода в подвал – оттуда, из теплого, сухого места, его недавно вытеснили псы-цыгане. В неравном бою он не смог отстоять убежище и едва не лишился левого уха. Тогда у него еще не было ни Клары, ни Марты, ни Табиты… Но теперь им вчетвером приходится ютиться на заднем дворе ресторанчика «Лезомбре».
Сердобольная поломойка через день подкидывала им объедки: чечевицу, фасоль и сладкие засохшие корочки от пиццы. С тех пор как у Кларенса появились котята, он особенно ценил молоко…
…Прижавшись к влажному, пахнущему французской зимой асфальту, он миновал подвал, оставил позади величественный фундамент банка, арку во двор, шлагбаум и щелястые стены гастронома. Наконец впереди появилась зебра, по которой, маневрируя между ног пешеходов, можно было перебраться на другую сторону и нырнуть в пряные рыбные запахи «Ля Марш Монж». Кларенс уже предвкушал быстрый перекус соленой хрустящей рыбешкой, затем – обратную пробежку на задворки «Лезомбре» и, наконец, неспешный пир в компании котят…
Но привычную слякоть и марево над люками отопления внезапно разрезал визг тормозов. Молотя лапами, Кларенс кинулся подальше от звука, сшибся с туго набитой сумкой, скользнул по зебре… Чья-то нога пнула кота в мягкое, никогда не мытое пузо. Краткий полет, яркие французские звезды, заляпанная снегом черепичка кафе…
…Кларенс громко и коротко мяукнул, но приземлился, разумеется, на лапы – разве уличный котяра с шикарной рыжей шерстью может приземлиться иначе?
Постойте… Рыжей? Кларенс судорожно изогнулся толстым, пушистым, ароматным телом и увидел… бант на хвосте! О, Кошачий Бог, что произошло?! Кларенс хотел отпрыгнуть с проезжей части, но короткие слабые лапы не слушались, да и проезжей части никакой не было: вокруг парили только огромные розовые облака…
Это кошачий рай? Если так – право, я прожил долгую жизнь и счастлив очутиться в роскоши и покое. Но кто позаботится о Кларе и Марте и особенно о маленькой Табите? И, пожалуйста, верните мой прежний гибкий торс – эти рыжие телеса так неповоротливы, и от них так несет тошнотворной сладкой пудрой…
– Лотти! Малышка! Время купаться.
Что-о? Купаться? Лотти?!!
Теплые руки ухватили его за бока, и Кларенс, беспомощно мявкая чужим жалостливым голоском, вновь взмыл ввысь. Краткий полет по просторным комнатам, голубые вазы, портьеры и прочая роскошь, которую он видел в высоких окнах района Ла Рошель, потом – натертый пол… В нем отражались цокающие домашние туфли с помпонами, размытый силуэт человека… И… и…
– Лотти! Ты какая-то беспокойная сегодня, дорогуша!
Кларенс отчаянно мяукнул и вывернулся из душистых мягких рук. Рыжая раскормленная кошечка, глядевшая на него из зеркального паркета, никак не могла быть им! Что это, великий Кошачий Бог? Сладкий сон? Страшный кошмар?
Он выпустил когти, и мягкие руки тотчас стали стальными.
– Шарлотта! А ну тихо!
Его перехватили поудобней и прижали к шелковым прохладным складкам какой-то материи – должно быть, халата хозяйки. Хлопнула дверь, зашумела вода… Кларенс падал куда-то вниз, вниз, вниз…
– Аш-ш! Ш-ш!
Кокон искристых брызг, справа и слева взмывают к высокому потолку мыльные пузыри, глаза залепляет пеной… Кларенс потерял ориентацию, замахал лапами, расплескивая воду, и наконец попал под грохочущую горячую струю.
– Мм-я-а-ау!
По спине и хвосту прошлась мыльная мочалка. Кто-то трепал его по холке и щекотал уши. Мокрая, тяжелая шерсть потемнела, принимая благородный каштановый оттенок… Мойка длилась и длилась, наглотавшись мыла и воды, Кларенс сходил с ума…
Но все когда-нибудь заканчивается, и оглушенного, осоловевшего Кларенса вытащили из воды, обсушили феном и промокнули мягчайшим полотенцем.
Кош-шачий Бог, я таких нежных прикосновений никогда не чувствовал… Мр… Мр…
Кларенс принялся вылизываться, чтобы причесать взъерошенную мокрую шерсть. Руки терпеливо ждали, пока он закончит, а потом снова подхватили и понесли сквозь вереницу комнат, ваз и зеркал…
– Ну вот, Лотти, ты и чистенькая. Пора обедать.
Он приземлился около миски, наполненной нежным, ароматным и мягким куриным паштетом, и забыл обо всем.
* * *
Лотти снился ужасный сон: дикие псы-цыгане гнались за ней по всему саду – и зачем только она выбежала туда, в холод и слякоть?..
Когда она проснулась, сердце гулко колотилось под пушистой шерсткой. Как ни странно, холод и слякоть никуда не исчезли: бархатные лапки были влажными, Шарлотта страшно озябла. Вокруг скверно пахло гнилым и кислым. Она открыла глаза, ожидая увидеть рядом крыльцо и клумбы. Но ни крыльца, ни клумб не было и в помине! Лотти была заперта среди громадных темно-зеленых мусорных баков, и лишь в тонкую щель виднелась зимняя улица. Но какая! Коричневая кривая тропинка, клочки бумаги, огрызки, объедки, огромные серые дома и визжащие пятна машин, проносящихся по шоссе…
Но хуже всего было другое. Выглянув из-за помойного бака, Лотти в ужасе шарахнулась обратно: там, за вонючей стеной, ее поджидали псы. Сон продолжался.
Она съежилась, подобрав хвост, зажмурилась и, дрожа, затаилась: псы шумно дышали, бродя вокруг помойки, но, видимо, не знали, что она здесь. Она и сама не знала, что находится здесь! Как она тут оказалась, да и где это – тут?..
Лотти тихо-тихо мяукнула от жалости к себе и приоткрыла один глаз. И подпрыгнула с диким мявом, какого никогда не слышала от нее хозяйка… Ее шерсть была белой! С черными пятнами! Куда делась роскошная, блестящая рыжая шерстка, гордость Шарлотты и гарантия победы на всех кошачьих выставках?.. Что произошло с телом? Она стала жутко тощей, и хвост, пушистый, как опахало, превратился в какой-то грязно-белый шнурок!
– Мя-а-а-у-у! – в панике взвыла Лотти, но вместо хозяйки на зов откликнулись псы – и ринулись к щели меж помойных баков.
Лотти безнадежно дала деру, зная, что на своих коротеньких лапках далеко не уйти. Но, к ее изумлению, лапы этого странного черного-белого тела оказались длинными и ловкими, больше того – они словно сами несли ее по какому-то маршруту, о котором не ведала голова…
Перед взором обескураженной, выбитой из колеи и дуреющей от ужаса высокородной Шарлотты проносились подернутые инеем лужи и громадные темные машины, бордюры и заснеженные тротуары. По пятам, гавкая, мчались псы. Лотти казалось, что она чувствует их смрадное дыхание, а ее хвост обдают брызги, летящие из их пастей…
Но лапы работали безотказно, Лотти только пошатывалась с непривычки,
