мать вашу, речь? — оборвал их спор Поручнев, встав между капитаном и научником.
Зольский раздраженно фыркнул и отошел в сторону. Секунд десять он прожигал капитана взглядом, а потом все же просветил весь совет:
— Капитан намерен позволить нашему ЦУПу перейти на мощности квантового компьютера «Магеллана». Он предлагает сделать то, чего делать категорически нельзя! Поймите, капитан, — он вновь воззвал к Веровому, — вы хотите сделать то, чего опасались делать все ученые Земли. Риск не оправдывает средства.
— Джин уже выпущен из бутылки, — как можно спокойнее ответил Веровой, усаживаясь на свое место. — Если мы не используем потенциал квантового компьютера «Магеллана», у нас просто не будет шансов построить общество, способное тягаться с Землей. Мы и без того будем отставать на несколько сотен лет. ЦУП, заряженный на квантах «Магеллана», сможет разработать оптимальную стратегию развития и борьбы с Боровским.
— И вместо одной ополоумевшей программы мы получим две, одна из которых будет нами руководить, — саркастично заметил Зольский. — Не проще было бы, в таком случае, изначально прогнуться под Боровского?
— Нет, — рыкнул Веровой, — не проще. Программа Боровский основывалась на конкретном человеческом разуме. Она изначально была заражена теми идеями, которыми был заражен мозг Боровского-человека. Мы же попытаемся создать совершенный искусственный интеллект на базе стандартного ИИ. У него в базе совершенно иные задачи заложены, иные цели — не разрушение, а созидание, не покорять человека, а помогать ему.
— Не знаю, капитан, — уже тише ответил Зольский. — Как по мне, вы пытаетесь ухватиться за соломинку, не отдавая себе отчета в том, что эта соломинка может превратиться в бревно и раздавить нас всех, как букашек.
— А разве лучше прыгнуть в червоточину в призрачной надежде на то, что наша миссия когда-нибудь будет выполнена? Сколько продержатся наши гибернаторы? Тысячу, две тысячи лет? Природу не обманешь. Рано или поздно ЦУП останется на «Магеллане» единственным разумным существом, и произойдет это задолго до того, как мы прибудем хоть куда-нибудь. Мы сейчас в шаге от поражения. И да, я хочу спустить с цепи нечто, что мы, люди, сотни лет держали на привязи. Но если и есть соперник волку, то это только волкодав.
Глава 35
Последняя битва с богом
Положение казалось критическим. В обойме кнесенки было еще много патронов, так что рассчитывать на секундную паузу для перезарядки Гаттаку не приходилось — она успеет прикончить его раньше. Инстинктивно он начал шарить свободной рукой по стене, и в следующее мгновение произошло нечто странное. Преграда в виде стены, в которую уперся Гаттак, внезапно исчезла. По инерции разведчик провалился в пустоту, увлекая за собой и тело Корры. Мгновение — и перед его глазами вновь возникла стена, а звуки выстрелов полностью пропали.
Гаттак лежал на полу, тяжело дыша — безвольное тело Корры придавило его. Не сразу разобравшись в том, что произошло, он осторожно огляделся. Сделав это, обнаружил себя в помещении, идентичном тому, где только что чуть было не погиб. Те же матовые пол, стены и потолок, то же ровное освещение. Только в этой комнате не было капсул-лифтов, вместо них Гаттак увидел два прозрачных саркофага, наполненных желтоватой жидкостью.
Убедившись в своей безопасности, парень аккуратно сдвинул тело Корры, встал перед ней на колени и проверил пульс. Девушка была мертва. Гаттак понимал, что хладнокровие, с которым он проводил свои манипуляции, было обусловлено лишь его заученными рефлексами, на самом же деле ему было безумно жаль Корру. За месяцы совместной жизни, пусть и навязанной ему извне, он успел прикипеть к этой странной девушке и при иных обстоятельствах счел бы за благо решение Бора связать их судьбы.
Разведчик еще раз взглянул на свою названую супругу и осторожно прикрыл ей глаза. В нем начинала закипать ярость. Сколько еще ему терпеть такое отношение к себе? Сколько еще жизней нужно положить на алтарь этой бессмысленной борьбы за власть на планете? Почему его выбрали на роль разменной монеты? В бессилии Гаттак несколько раз ударил кулаком об пол и, лишь почувствовав боль, смог заставить себя думать рационально.
Пазл дополнился еще несколькими деталями. Вот почему Гаттаку казалось, что Корра не была настоящим разведчиком, вот почему она не соответствовала стандартам кандидатов. Она была внедрена в общество высших так же, как внедрили и ее сестру, Маршу. Одна девушка действовала со стороны повстанцев, играя роль вероотступницы, а вторая — изнутри. Внедряли девушек, скорее всего, через клириков среднего звена. Гаттак вдруг вспомнил арест служителя Леонида — он был священником желтого порядка в Северном. Должно быть, именно через него осуществлялось внедрение. Имея доступ ко всем базам данных, Леонид теоретически мог вносить в них любые изменения. Так и появились высшие Корра и Марша. Вопрос, каким образом ему удалось это провернуть, оставался открытым, но Гаттак сильно сомневался, что у повстанцев имелись настолько продвинутые спецы, способные осуществить взлом систем безопасности Родины. Навскидку он мог выдвинуть две версии: либо повстанцам помогал кто-то из высокопоставленных клириков Борограда, либо…
Но тут внимание Гаттака привлекли два саркофага посреди комнаты. А где, собственно, он находится? В памяти всплыли последние слова Корры. Она сказала, что Гаттак — единственный истинный потомок Мечникова. Останками Германа воспользовался Бор и создал Гаттака — по сути, клона самого Мечникова. А вот останки Игоря Мечникова и Алексии Веровой никто так и не нашел.
Гаттак медленно встал и подошел к саркофагам. В них лежали нагие люди. В первом — мужчина с сильным волевым лицом и крепким телом, во втором — красивая женщина. Оба были немолоды, но и стариками их назвать было нельзя. На теле мужчины было множество шрамов, у женщины же рубец был только один, внизу живота. Оба прожили нелегкую жизнь, полную борьбы и лишений. Женщина перенесла несколько операций, вероятно, хирургическое извлечение плода. Неужели это…
— Да, — раздался незнакомый голос, — это Игорь и Алексия.
— Кто это говорит? — насторожился Гаттак, отходя от саркофагов. Прямо перед ним из воздуха материализовался бородатый мужчина крепкого телосложения, облаченный в древний космический скафандр. Гаттаку лицо здоровяка показалось смутно знакомым.
— Кто вы?
— Это смотря как посмотреть, — ответил незнакомец. — Если смотреть с точки зрения биологии, я — это ты. Вернее, ты — это я.
Гаттака пробрал холодный пот.
— Вы тот самый Герман Мечников?
Незнакомец улыбнулся и сделал два шага вперед.
— Приятно, что в этом мире меня еще помнят. Но увы, мой юный друг, я лишь его воспоминание. Мираж, если тебе угодно.
Вот почему лицо мужчины показалось Гаттаку знакомым. Разведчик сделал пару шагов в сторону, внимательно вглядываясь в лицо главного врага Бора. В чертах его лица действительно угадывалось его собственное лицо — так выглядел бы Гаттак лет через сорок.
— Это голограмма, — вмешался в разговор Бор, и Гаттак тут же сложился пополам от неимоверно острой боли в голове. — Ну, здравствуй, Герман.
— И тебе не хворать, Леонид, — улыбнулся Мечников старший. — Вижу, тебе удалось разгадать мой замысел, ты проник в Гравитон и даже получил доступ к некоторым его функциям.
— Это было лишь делом времени, — усмехнулся Бор, — ты же неглупый человек. Ну, был неглупым человеком, а теперь мы с тобой одного поля ягоды. Ты же должен был понимать, что рано или поздно я завладею Гравитоном.
Герман кивнул, улыбаясь.
— Понимал.
— Тогда скажи мне, Мечников, почему ты не уничтожил это место? Почему дал мне шанс? Неужели понял, что я был прав?
— Понял, Леонид. Я понимал это еще до того, как мы спустились на эту Землю и стали врагами.
— И что же ты понял?
— Я понял, что руководство «Магеллана» рано или поздно уничтожит коренное население планеты. Степень деградации общества на этой Земле была такой, что было проще подвергнуть ее тотальному терраформированию, стереть с ее лица все живое и осуществить проект «Заселение».
— Но гуманист Мечников не мог позволить этому произойти, — продолжил за Германа Бор. — Мечников с присущей ему любовью ко всякому антропоморфному существу решил перейти на сторону своего заклятого врага.
Тут Герман покачал головой.
— Нет, Леонид, идея была иной.
— Позволь, угадаю, — продолжал ерничать Бор. — Ты решил, что успеешь перевоспитать
