стал застегивать, в нескольких простых словах рассказал им о своей цели, попросил взять крест в знак их новой веры и отправиться со мной в Сирию. Когда стихли ответные крики, я рассказал им о своих восточных войнах и о сокровищах, которые храбрые сердца и крепкие руки могут добыть на золотом Востоке.
И наконец, я объявил, что, если за мной пойдут пятьсот человек, я дам каждому латы, пику, меч и боевой топор, и куплю коня, как только мы доберемся до нужного рынка; одним словом, вся война будет за мой счет, а вся добыча будет разделена как обычно.
Эта сделка была им по сердцу, и вместо пятисот у меня могло быть две тысячи, и едва я закончил, как некоторые из них чуть не подрались в борьбе за место в моем отряде.
Но внезапно крики и шум их пререканий стихли, и все взоры обратились и все руки указали на тропинку, которая вела вниз из бурга. Обернувшись вместе с остальными, я увидел, что к нам спускается самая изящная рыцарская фигурка, какую видели глаза смертных, вся с головы до ног в золоте, стали и серебре, с мечом у бедра и с сияющим щитом на руке. В наступившей тишине фигурка бесшумно подошла и заняла свое место на холме рядом со мной и ярлом Иваром.
Затем две руки в изящных латных перчатках сняли шлем с золотым забралом, и перед ними предстала Лилия Бренда, самая прекрасная дева-рыцарь. Краснея и смеясь, она качала головой, пока ее длинные, густые локоны, освобожденные из-под шлема, не заколыхались яркими блестящими волнами золота над сверкающей сталью ее тесного нагрудника.
Слышали бы вы крик удивления и поклонения, который зазвенел в небе, когда она вложила свою руку в мою и спросила:
— Ну что, Валдар, нравится тебе мой ответ? Ты все еще хочешь взять меня с собой напарником на священную войну?
— Да, конечно! — воскликнул я. — И, если позволишь, то чем-то более дорогим, чем товарищ по оружию.
— Нет, нет, об этом еще рано! — засмеялась она, покраснев еще больше. — Ты слишком спешишь со сватовством, сэр Валдар, а девицы Скандинавии так легко не сдаются. А теперь скажи мне, как продвигается твоя проповедь? Пойдут ли люди Иварсхейма за нами в Сирию?
— Все пойдут, все! — закричали они. — К оружию! К оружию! На корабли!
И, словно стая отпущенных на волю школьников, эти огромные отважные воины побежали наперегонки к берегу, команда против команды, чтобы первыми спустить на воду свои драккары, как будто мы собирались отправиться в Сирию в тот же день и час.
Но хотя мы и не отправились так срочно, мы не теряя времени приступили к подготовке. В тот же день мы с ярлом Иваром устроили невиданные в Иварсхейме испытания силы и боевого мастерства, и из числа победителей выбрали наш отряд из пятисот пятидесяти «рыцарей Скандинавии», как их быстро окрестила Бренда — пятьсот, чтобы заполнить мои латы, и еще пятьдесят, чтобы заполнить пробелы, которые могла бы проделать смерть в наших рядах. Это были самые лучшие воины в стране — молодые, суровые, искусные во всех приемах оружия и мужских упражнениях, моряки и солдаты с детства, которые так же хорошо чувствовали себя в седле, как на веслах норвежской ладьи.
На следующий день я научил их тому немногому, что им нужно было узнать об их новых доспехах и оружии, а Бренда с девушками и матронами деревни сшила нам белые льняные накидки с широкими красными крестами на груди и спине, чтобы надеть их поверх доспехов в знак нашей миссии. На четвертый день все было готово, флот из пятидесяти сильных и величественных ладей стоял на катках на пологом берегу, полностью нагруженный и снаряженный, и ждал лишь толчка проворных рук, чтобы снова погрузиться в родную стихию.
Отплытие было назначено на утро пятого дня, и еще до восхода солнца весь Иварсхейм уже был на берегу, наблюдая за последними приготовлениями. Когда солнце поднялось над огромным кольцом восточных гор и его первые лучи осветили серые воды фьорда, превратив их в золото и сапфир, Бренда, стоявшая рядом со мной в дорожном снаряжении, вдруг схватила меня за руку и указала на Западный фьорд.
— Посмотри-ка, Валдар, что это? — спросила она. — Это счастливое благословение для нашего путешествия, или в самом деле что-то плывет сюда с запада?
Я поглядел в направлении ее руки и увидел там поднимающиеся из воды очертания огромного золотого креста, сверкающего в розовом свете восходящего солнца. Вскоре его заметили и остальные, и крик благоговения и изумления прокатился по берегу, приветствуя священное знамение. Но когда крест приблизился, мы убедились в реальности видения. Это был небольшой, выкрашенный в белый цвет кораблик на двенадцать весел, на носу которого вместо мачты был установлен высокий крест из плоских досок, покрытых тонкими пластинами полированной меди, и именно его мы видели сверкающим на солнце.
Когда кораблик приблизился, стало видно, что гребцами были монахи с выбритыми макушками в грубых серых шерстяных балахонах. Они перестали грести шагах в пятидесяти от берега, и на носу рядом с крестом появилась высокая фигура священника с капюшоном, откинутым назад с седой всклоченной головы, с длинной белой бородой, падающей на грудь. Широко раскинув руки, он прокричал глубоким раскатистым голосом на хорошем церковном греческом и на латыни:
— Кирие, элейсон! Господи, помилуй! Benedicite in nomine Jesu Christi! Благословляйте имя Иисуса Христа!
— Кто ты? — крикнул ярл Ивар, спускаясь к воде. — Расскажи нам о своем деле, друг, на хорошем простом языке, понятном скандинавским ушам. — И он замолчал в ожидании ответа.
Тогда монах ответил ему на языке, мало отличавшемся от нашего:
— Я — Ансельм из Линдисфарна, недостойный слуга господа, принесший вам его благую весть, которая призовет вас из тьмы язычества во славу его истины.
— Тогда добро пожаловать, Ансельм из Линдисфарна! — крикнул ярл Ивар. — Сходите на сушу без страха. Мы готовы принять твое учение и твое благословение.
— Кирие, элейсон! Кирие, элейсон! Христос побеждающий! Благословен идущий во имя господа, даже самый смиренный носитель его вести!
Он наполовину прокричал, наполовину пропел священные слова, скрестив руки на груди и подняв лицо к солнцу, когда гребцы подхватили его крик глубоким напевом, весла снова ударили по воде, и лодка ринулась на берег. Дюжина наших товарищей прыгнула в воду и на руках вынесла Ансельма на сушу.
Но как только он опустился на сухую землю и заметил меня, он пробрался ко мне сквозь толпу и замер ошеломлено:
— Ты — тот, чье видение
