ощущал. Луна еще не успела выглянуть, и небо зачаровывало. Вы, наверное, думаете, что в безлунную ночь в пустыне темно хоть глаз выколи. Как бы не так! Тут воцаряются тени. Наверное, из-за того, что между тобой и горизонтом толком ничего и нет, звезды сияют ярче, и свет их совсем иначе отражается от земли. Небо было до того чистым, что я даже решил поискать созвездие Жираф, раз уж мы оказались неподалеку от Мексики, где его проще всего различить. И уже от самих этих поисков на душе стало легче.
А спустя несколько минут койоты в пустыне завыли еще громче — до того звонко, что, казалось, они затаились совсем рядом. Заметив внизу какое-то движение, я тут же приготовился к встрече с хищником.
— Вуди?
Рыжик.
Вой стал еще громче, и она взобралась по стене вагончика вдвое проворней обычного.
Быстро погладив Красавицу, Рыжик уселась на перекладине рядом со мной, свесив ноги со стороны Дикаря, а тот подошел поближе и ткнулся в нее своей массивной мордой. Рыжик опустила ладонь ему на нос и обняла за шею, словно в знак благодарности за то, что он спас ее — и всех нас — от пустынного разбойника. Так она просидела, пока жираф не принялся возражать, то есть довольно долго.
А когда она разжала объятия, я затараторил:
— Хорошо тут, правда? Как по мне, пустыня пахнет по-особому. И жирафам явно нравится этот запах. Я подумал, наверное, эта местность сильнее других напоминает им дом. А может, они чувствуют, что скоро их уже выпустят из вагончика. Ехать-то всего ничего осталось…
Рыжик коснулась моей руки, чтобы прервать этот поток слов, а потом повернулась ко мне лицом. Пятнистые великаны подобрались к нам еще ближе, обдавая ноги теплым дыханием. Рыжик раскинула руки и обняла их обоих одновременно. А затем едва слышно спросила, нежно поглаживая зверей: — Знаешь, за что я так люблю фотографии? — За что?
— На них время замирает, — ответила она и улыбнулась своей печальной, натянутой улыбкой, которую я так надеялся никогда больше не увидеть.
Так началось ее прощание.
Стоит только осознать, что ты что-нибудь делаешь в последний раз, и от радости ни следа не остается. На мою долгую жизнь «последних разов» пришлось немало, но тогда я этого не знал. В ту минуту все было понятно. Близилось расставание… Завтра — с Рыжиком, а послезавтра — с жирафами. От одной мысли об этом делалось нестерпимо горько. Я смотрел на Рыжика в отсветах указателя на мотель, на ее раскинутые руки, растрепавшиеся кудри, мятые штаны и рубашку. Выглядела она в точности как человек, застрявший в прицепе с парочкой жирафов и потерявший все, не считая одежды. Но для меня во всем белом свете не было картины прекрасней.
Мы просидели так целую вечность и в то же время, казалось, — всего ничего, как часто бывает в такие моменты. Кругом было тихо, слышался только топот жирафов и хор койотов. В воздухе разлился холод. Я понимал: Рыжик вот-вот скажет, что ей пора обратно, в комнату. Так ведь было всегда. Но вместо этого она спросила таким тихим и усталым голосом, что я едва его узнал:
— Вуди, а можно мне остаться? Не хочу сегодня быть одна… А вы с жирафами…
Она не закончила своей мысли, но я сделал это за нее, попросив у жирафов разрешения опустить крышу. Они возражать не стали. Я слез на лестницу, сделал Рыжику знак спуститься и закрыл вагончик. А потом, точно это было самое обычное на свете, спрыгнул вниз, взял Рыжика за руку и помог ей подняться на крышу. Красавцы высунулись в свои окошки и окружили нас, а мы улеглись на прицеп, все еще держась за руки. Бок о бок. Устремив глаза в небо.
Во мне снова пробудилась та самая странная жажда, и, готов признаться, захотелось даже коснуться не только Рыжиковых рук, пускай я был совсем и неопытен в таких делах. Старик недаром называл меня мальцом: в свои восемнадцать я по-прежнему оставался мальчишкой, когда речь касалась многих значимых вещей — наподобие этой. И хотя я мог совершить то, о чем молило все мое тело, — склониться над ней и попробовать снова ее поцеловать, выказать свою страсть в надежде, что она ее разделит, — я понимал, что делать этого не стоит. Рыжику сейчас нужно совсем другое. Откуда я это взял, понятия не имею, но меня и самого удивило, что в этой ситуации в мыслях моих не было и капли эгоизма. Пускай внутри меня и бушевало пламя страсти, я всячески старался избегать всего, что только могло отпугнуть Рыжика, лишь бы она оставалась рядом со мной в эту ночь.
Она поежилась от холода, и я робко обнял ее, а она не стала сопротивляться. Я притянул ее к себе. После всего, что мы пережили за день, этого было достаточно: уже победа. Так мы с ней и лежали рядышком, в безопасности, под бескрайним небом, полным сверкающих звезд, в окружении жирафов, а ночь так дивно нас убаюкала, что вскоре мы забылись сладким сном.
Когда я открыл глаза, надо мной поблескивал полумесяц, жирафы уже спрятались в вагончик, а Рыжика рядом не было, С минуту я смотрел на домик, откуда она пришла, на место, где она лежала, запечатлевая эту ночь в памяти во всех ее подробностях, чтобы запомнить и холод пустыни, который нас сблизил, и прикосновение ее густых кудрей к моей руке, и беспокойных жирафов, и созвездия над головой, — смакуя каждую подробность, как уже делал на платформе, когда впервые уввдел и ее, и жирафов. Пожалуй, только они-то и не изменились за весь наш непростой путь.
Я встал и снова поднял крышу. Жирафы вскинули головы, приветствуя меня. Красавица на краткий миг даже положила морду мне на колени, как когда-то на кукурузном поле. Я опять растянулся на перекладине между ними и, пока выискивал на небе созвездие Жираф, заполнившее пустое пятно на небе, согревался дыханием пятнистых великанов.
Весь следующий день наш путь пролегал по бескрайней пустыне, и поездка эта оказалась удивительно спокойной и приятной — наверное, именно так себе представлял Старик каждый из дней нашего вояжа. Хотя, вообще-то, пустыни опасны тем, что, если что-нибудь пойдет не так: перегреется радиатор, заглохнет двигатель, лопнет шина, тебя почти наверняка ждет погибель. Даже если повезет и встретится какой-нибудь радушный помощник, у него в машине точно не хватит места для двоих жирафов. Так что нам кровь из носу надо было поскорее
