та-рабанил ДШК… Группа осталась с одним связистом и рацией, которая молчала. Ее короткие волны, зажатые склонами гор и обрывом, продолжали упорно биться о них и, отскочив, вновь улетать в никуда, ввысь, к солнцу, которое уже порядочно жа-рило… Было около трех часов дня…
***
Бойцы расположились за выступом в линию через 3–4 метра друг от друга и вели непрерывный огонь по кишлаку. С правого склона ущелья духи никак не могли их достать — мешал об-рыв. Но и спускаться вниз они не решались, хотя могли легко расстрелять сверху обрыва весь отряд, как в тире. Очевидно, они знали о минометном взводе и взводе АГС, которые могли появиться, по их представлению, в любую минуту, и поэто-му боялись оставить высоту, чтоб не оказаться в положении 3-го взвода, который они только что практически уничтожи-ли. Боевики из кишлака Суфла тоже не шли в атаку, видя, что группа Степаненко ведет довольно сильный огонь. Да и это же знание о двух тяжелых заводах, которые, как они также думали, где- то на подходе, не позволяло им предпринять наступление. Бой перешел в стадию окопной войны. Между кишлаком и линией обороны разведывательной группы было метров три-ста, и противоборствующие стороны максимально увеличили интенсивность огня, понимая простую военную истину: чем плотнее огонь, тем большие потери понесет противник.
251
Под грохот перестрелки, когда радист в сотый раз твердил, меняя чистоты: «“Кама”! “Кама”! Я “Дон”! Ответьте!» — часть бойцов перевязывала раненых. Разрывая свое нательное белье, они заматывали у кого разорванный живот, предварительно засунув раненому кишки обратно, у кого развороченное бедро,
у
кого перебитую руку. Катастрофически не хватало перевя-зочных материалов. Хоть Степаненко и делал скрупулёзную проверку перед операцией и все ИПП
1
у бойцов были на месте, но, когда выходили из машин перед марш-броском, многие сбросили балласт из вещмешков, посчитав и перевязочные материалы лишним грузом. Ведь в походе по горной местности каждый лишний грамм к концу его превращается в килограмм. И солдаты всячески старались избавиться от лишнего, как они думали, наивно считая, что с ними ничего не случится. Вернее, каждый боец полагал: конечно, духи могут бахнуть кого-нибудь… но только не его… Впрочем, все мы так думаем…
Хуже всего то, что оказалось только два шприц-тюбика с про-мидолом, и их пришлось поделить пополам, вколов четверым наиболее тяжело пострадавшим по полдозы. Но это не помогло, и к канонаде боя, монотонного «“Кама”!.. “Кама”!.. Я “Дон”!..» примешался крик и стон раненых…
Сергей в сутолоке и неразберихе выбрал не совсем удачную позицию для боя. Точнее, с военной точки зрения она была даже оптимальна, учитывая ландшафт местности, но буквально в пятнадцати метрах напротив его в реке на противоположном берегу лежал пулеметчик, а на нем еще один боец, который хо-тел вытащить его, но в результате погиб сам, накрыв его свои те-лом. Их безжизненные тела как-то давили на душу Пожидаева. И, когда он, в очередной раз вынырнув на секунду из укрытия, давал короткую очередь из автомата по духам, то очень боялся, как бы случайно не зацепить погибших товарищей.
Сергей первый раз в жизни видел этих бойцов из чагчаран-ского батальона… Еще не прошли и сутки, как он познакомился с ними… Не прошло и трех часов, как он смеялся над веселыми и остроумными шутками пулеметчика… Этот смех, как чудо-действенное лекарство, снимал злость и раздражение с души, а
1
ИПП
–
индивидуальный перевязочный пакет.
252
с тела убирал невыносимую усталость во время марш-броска. Теперь один из них лежал, накрытый телом своего друга (как потом узнал Сергей), раскинув руки в стороны, в ледяной реке, окрашивая ее кристально чистую воду в красный цвет…
Пожидаев, сидя на корточках, спрятавшись от духовских пуль, почему-то прокручивал в голове шутки пулеметчика. И тихая грусть давила на его душу. Ни о чем другом он не ду-мал… И ничего с этим поделать не мог… Ведь он уже далеко не в первый раз близко видел гибель людей, но, может быть, этот контраст веселого, озорного парня и смерти сейчас так будоражил его душу… В этом было что-то неестественное, ненормальное, какое-то чуждое…
А бой разгорался все больше. И Сергей понимал, что нуж-но усиливать огонь, но каждый выпад из-за укрытия давался ему все труднее и труднее… И вот, когда в очередной раз его АКСУ надрывался, выплевывая свинец в кишлак и взгляд снова поймал погибших солдат, словно острая игла кольнула Сергея в сердце — Бердалийчик…
«Бердалиич! — мысленно обратился Пожидаев к другу. — Как же я за тебя забыл в этой жопе?! Ведь тебя не было со старлеем! Где же ты, Бердалийчик?! Что случилось? Неужели тебя под-стрелили? — и, тряхнув головой, Сергей сам себе ответил: — Нет, не может быть! Мы с тобой еще не такие передряги про-скакивали… Этот точно из 3-го. Я его вместе с нами не видел», — подумал Пожидаев, всматриваясь в солдата справа от себя и, став на четвереньки, пополз к нему.
— Слушай, братан, ты не видел огнеметчика из 12-го полка? Что-то нету его среди ваших бойцов, — с надеждой спросил Серега, но в его голосе больше слышалась какая-то мольба…
— Хрен его знает. Там мы таких п. й получили, что и себя не помнишь, а ты спрашиваешь за какого-то там огнеметчика, — больше огрызнулся, чем ответил солдат.
И в этот момент Пожидаев краем глаза увидел, как с обрыва что-то полетело вниз, потом, шлепнувшись о камни, начало кричать:
— Шурави!.. Шурави!.. Шурави! — это был раненый офицер-царандоевец…
253
Солдат тоже видел это падение и с ходу направил свой АКС на сарбоса. Вслед за ним и Сергей. Так же поступили близлежа-щие бойцы. Все уже знали о предательстве афганских солдат…
На царандоевца смотрели пять или шесть автоматов, готовые в любую секунду набить тело афганского офицера свинцом. На-верное, так и произошло бы, если б не молниеносная реакция Кадышева:
— Стоять! Не стрелять! Не стрелять, я сказал! — и уже со словами «я сказал» он, низко нагнувшись, то ли полз, то ли бежал к сарбосу…
— Говори!.. Говори, что произошло, мразь! Говори, я сказал! — начал кричать старлей, схватив
