хорошо? Мы бы и тебя в гости пригласили, и ты бы хорошо пожил. У нас – пляжи, океан и солнце.
Мюррей до боли зажмурился, и перед глазами у него встала стена пламени.
– В гости хочу. На пляж под пальму. К овцам. Я больше не буду воевать!
– Уверен? – усмехнулся доктор. – Значит, почти выздоровел.
– Дерьмо! – выругался Мюррей. – У тебя же лекарств нет.
– Нет, – согласился доктор, – но есть трава.
– Да что твоя трава может!
– Тогда возвращайся к своим. Воевать будешь.
– Не издевайся!
– Завтра сюда колонна придет из Вая. Могут забрать тебя. Если не сожгут ее.
– А если сожгут?
– Здесь сдохнешь, – философски заметил доктор. – Ты ведь хотел.
– Не хочу я сдохнуть! – Мюррей откинулся на подушку из соломы. – Я жить хочу!
– Тогда молись, чтобы ваши не прилетели.
Неожиданно соломенная кровля содрогнулась от дикого грохота двигателей «Фантомов». Грохот пронесся и быстро стих.
– Прилетели, – заметил доктор. – Сейчас за тебя мстить начнут.
Раздались мощные взрывы.
– Не надо! – Мюррей закричал по-английски, пытаясь подняться. – Я здесь! Здесь я, не бомбите здесь! Не бомбите меня!
– Ты чего? – не понял доктор, задумался на секунду и догадался: – Погибать боишься?
– Да.
– И я боюсь. Пора бы уже привыкнуть, а все боюсь.
Снаружи раздались выстрелы.
– Не привык я к смерти. – доктор ловко завязал последний бинт.
Выстрелы повторились, доктор высунулся наружу и тут же отпрянул. С испуганными глазами он повернулся к Мюррею, желая что-то сказать, но тут дверь распахнулась. Раздался выстрел. Доктор вскрикнул и упал на Мюррея. Его сведенные судорогой руки вцепились прямо в перебитые ноги в лубках, и Мюррей закричал от дикой боли.
В дверь вихрем ворвались американские десантники. Один из них ударом сшиб умирающего доктора на пол и оттолкнул в угол ногой, чтобы не мешал.
– Привет, парень, вот и мы. Что, рад?
Мюррей вяло кивнул.
– Вижу, рад, вижу. Ранен?
– Да.
– Стивен, сходи за санитарами. Ничего, парень, ты еще повоюешь.
– Нет, – слабо промычал Мюррей и потерял сознание.
***
Разгром американских военно-воздушных сил советско-вьетнамскими войсками продолжался еще три дня. Сначала американцы положили под Ханоем четыре полка стратегической авиации, а потом заодно еще и пару полков истребителей-бомбардировщиков. Джунгли покрылись пятнами гари на месте падения самолетов. Едва держащиеся в воздухе машины могли доползти только до Фукуока – Филиппины и Гонолулу были слишком далеко. Некоторые самолеты-убийцы разваливались в воздухе, из них выскакивали с парашютами члены экипажа. Они опускались все в те же ненавистные «дерьмовые джунгли», где их радостно ловили шустрые крестьяне. Еще бы! Наконец-то враг был в пределах досягаемости, а не реял гордо и недоступно в небесах.
Рузаев смертельно устал. За всю неделю он сумел поспать максимум пару раз. Вымотались и вьетнамцы. Командование привлекло все резервы, и полковник Дао Тхи Лан лично расставлял их. Каждый дивизион обслуживали почти двойным составом, и все равно вьетнамцы едва успевали подвозить ракеты и перезаряжать установки.
Неплохо действовали и чисто вьетнамские дивизионы. Конечно, они не отличались такой меткостью и часто расходовали ракеты впустую, но все же и на их счету оказалось два десятка самолетов.
А затем наступило затишье. Налеты прекратились совершенно, наземные операции свелись к мелким стычкам, а из самолетов в небе остались лишь разведчики далеко вне зоны досягаемости. Продолжалась эта благодать два дня. Весь личный состав продолжал дежурство, но люди наконец-то получили возможность отдохнуть. Рузаев заснул прямо в штабе, строго-настрого приказав разбудить его при малейшей тревоге. Но тревоги не случилось, и Рузаев проспал почти сутки. Потом он поел, выпил чаю и спокойно, с наслаждением выкурил пару хороших сигарет. И сел писать рапорт. За этим делом и застал его Шульц.
– Георгий Семенович! – с радостной улыбкой Шульц возник в дверях командного пункта. – Товарищ полковник! Здравствуйте!
– Здравия желаю! – Рузаев слегка козырнул.
– Ну, здравствуйте, герой! – Шульц стиснул его руку и сильно, дружески встряхнул. – Отдохнули?
– Отдохнул, – кивнул Рузаев. – Вот, ждем продолжения.
– Все! – Шульц твердо пристукнул ладонью по расстеленной на столе карте. – Не будет продолжения. Отбой. Насовсем.
– Что, самолеты кончились в Штатах?
– Нет! Государственный департамент США подтвердил визит президента Никсона в Москву. Понимаешь, что это значит?
– Не очень.
– Похоже, это конец войны. Это победа.
– Да, похоже, – кивнул Рузаев и запустил руку куда-то под стол. – Выпьем по этому поводу?
– Что у тебя там?
– Там? Рисовая водка.
– Нет. Рисовую водку в таких условиях мы пить не будем.
– Значит, это все же еще не победа, – заметил Рузаев.
– Мы будем пить французский коньяк на банкете в Доме советско-вьетнамской дружбы.
– Тогда это действительно победа. – Рузаев кивнул и задвинул водку на место. – Коньяк я хочу. А девушки будут?
– Будут! Все будет! Поехали.
Шульц похлопал Рузаева по плечу и повел к ожидавшей машине.
– Отбой!
***
За неделю боев лейтенант Кашечкин смертельно устал. От постоянного наблюдения за мерцающим зеленым экраном у него воспалились глаза, а кожа на лице начала шелушиться. Вьетнамские операторы заваривали ему чай и травы по какому-то хитрому рецепту, он умывался настоем, но помогало это мало. Молодой организм относительно легко переносил недосыпание, и все же, когда на шестые сутки штаб полка объявил отбой, Кашечкин упал на соломенную циновку на полу кабины и тут же заснул.
Снились ему самолеты. Снились ему взрывы. Снились ему сложные воздушные маневры.
За один этот шестидневный бой на счету лейтенанта было восемь самолетов, и еще пять, поврежденные, скрылись в неизвестном направлении. Во сне Кашечкин переживал каждый эпизод, каждое столкновение заново. В одном из кошмарных снов к нему пришел молодой американский летчик, у которого горело плечо, и просил Кашечкина прекратить эту войну. Кашечкин отвечал, что он бы и сам рад, да только самолеты все летят и летят. А летчик все кричал, что он не будет воевать, и чтобы Кашечкин не стрелял. Но Кашечкин во сне нажал на кнопку, а кнопка превратилась в шприц, и он сделал летчику укол. А потом пожилой вьетнамский врач помогал Кашечкину бинтовать летчика и объяснял, что так уколы не делают.
В следующем сне Кашечкину снилось, что он гуляет со Светланой по чистому подмосковному лесу, залитому солнцем. Светлана весело смеется, Кашечкин обнимает ее, и они целуются. Он пытается ее раздеть, но какая-то смутная опасность мучительно мешает ему предаться любви. Кажется, сотни злых глаз наблюдают за ними. И тут Светлана превращается в Фан Ки Ну, и на них нападают огромные серебристые комары. Кашечкин ловит одного и видит, что это маленький «Фантом». Тогда Кашечкин берет мухобойку и долго бегает вокруг радостно смеющейся Фан Ки Ну и лупит мухобойкой по комарам. Комары
